Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 2. Статьи и письма - Илья Михайлович Зданевич

говорил такие вещи, которые превратили женщин в фурий… Ты думал ли, что ты преподносил, отрицая матерей, детей, любовь, женщину… Устраняя их из жизни… И неужели ты и теперь считаешь себя правым и не сознаёшь, что, начав такую «эпоху», ты и думать не смеешь о её продолжении… Ни в каком случае! Иначе ты окончательно потеряешься в этом безобразном хаосе, и все твои дарования сведутся на устройство скандалов… Ни о какой серьёзной науке и думать не станешь… Я только тогда успокоюсь, если буду знать, что Москва будет тебе уроком, но никак не началом «эры». Папа взволнован и огорчён ничуть не меньше меня, только, конечно, не так это проявляет. При всей его снисходительности, он всё же видит, что с его сыновьями что-то неладное, и если до сих пор печальная нескладица Кирилловой живописи мучила его, то зато он гордился тобою, а теперь, извини, но гордиться, право, нечем. Я всегда так ненавидела, так боялась драк, грубости, нахальства и теперь должна себе представлять, как ты бьёшь студентов, дам и т. д., и тебя бьют… Смеяться над этим, радоваться этому – это бравада, больше ничего. Стыдно Ларионову и Гончаровой и всем другим, стыдно им, что они позволили тебе так читать, стыдно! Должно было быть чувство меры, приличия, нужен такт, а им только скандал подавай! Если бы я там была (хотя при мне ни в коем случае ты не прочёл бы такой лекции), я умерла бы… Если теперь я так волнуюсь и у меня так колет сердце, то там я произвела бы ещё больше эффекта, чем вы все… Ларионов и комп<ания> окончательно сбили с пути художественного Кирилла, и ты повторяешь его. Статьи о тебе были напечат<аны> во всех газетах одновременно со статьями о Грановском135… Не правда ли, невозможно представить себе таких людей, как Грановский, в роли футуриста… а можно ли вас вообразить Грановскими – это другой вопрос… Экскурсия уезжает в воскресенье вечером, поеду ли я, неизвестно, я всё нехорошо себя чувствую и боюсь, что это чем-нибудь разыграется, что не даст мне возможности поехать. Сегодня спеку пасхи, кот<орые> пошлю тебе. Пожалуйста, не хвастай этим побоищем, ты сам не понимаешь, как это стыдно и не достойно джентльмена.

В. Зданевич

P. S. Когда я прочла письмо-простыню Зине, она просто задохнулась от ужаса!.. Вот как мы, «невежественные провинциалы», реагируем на «просвещённые» выступления.

P. <Р>. S. Ты восторгаешься известностью? Но какой! При современной распространённости печатного слова о всех кричат, но как! Не хочу я такой известности.

43

В.К. Зданевич – И.М. Зданевичу

<Тифлис, после 5 апреля 1913 г.>

Милый Ильюша, посылаю тебе пасхи, они не то чтобы очень хороши, но, надеюсь, что ты их так скоро съешь, что и не заметишь, хороши ли – нет ли. Вчера видела Колю Чернявского, немного поговорили. О чём? Ну, конечно, о Москве и происшедшем в ней. Не хочу больше повторять ничего: с одной стороны, можно бы сказать очень много, с другой – всё будет одно и то же, да и надоело, т. е. не то что надоело, а больно как-то. Была на лекции Сологуба, посылаю программу, слышала Игоря Северянина. Сологуб говорил умно, очень. Со стороны – звука нет. Но Игорь! Боже мой, что за безобразная манера, что за вытьё! И это всё поиски нового… Никогда в Зале артистич<еского> общества не было такого хохота! Публика смеялась буквально до слез, аплодировали безумно, вызывали бесконечно, никто не слушал, что он говорит, а только как. А он, этот «талантливейший из поэтов», как сказал Сологуб, он, упоённый успехом, воображал, что он покорил Кавказ, Тифлис, был горд жаром аплодисментов. Тут больше нечего. «Творители» прекрасного! Я бы предпочитала самый ярый свист такому успеху Клоуна. Кира вчера убежал из казармы тайком на часок, хорошо, если не попадётся. Он всё время наказан, то за одно, то за другое, и на Пасху будет в Казармах. Все его мелкие недостатки: неряшество, лень, неуменье и нежеланье ничего делать самому – всё введено там в смертельные грехи и за всё соответствующая кара. Оно не очень худо, по правде сказать, но бесполезно, так как воспитанный слишком мягко – сентиментальный материал – он навсегда останется тем, что есть, и, конечно, горе ему… да и мне. На смотру бригадный генерал с полчаса кричал на него, обругал дураком, велел отнять от него франтовские сапоги. «Все смеялись», – рассказывает Кира. Вот-то счастье нам с папой, что за сыновья у нас! Всегда «в дураках», и это не только весело всем другим, но и им самим. В воскресенье вечером едем в Батум, погода хотя плоха – дождь в комп<ании> с ветром – но я поеду, несмотря ни на какие боли. Нервы мои требуют хоть какой-нибудь перемены настроения. Коля Чер<нявский> говорит, что ты поедешь в Новгород. Теряешь дни за днями, а после будешь говорить, что я накаркала «плохой исход экзаменов». К сожалению, я всегда накаркиваю. Будь здоров, целую.

В. Зданев<ич>

44

И.М. Зданевич – В. К. Зданевич

<Петпербург, 7 апреля 1913 г. >

Вчера ночью был с Мариной Алексеевной в «Бродячей собаке». Там раздавал [бесплатные] почётные билеты на [сегодняшний] доклад и всячески агитировал. Ночь прошла [весело]. Присутствовала «Летучая Мышь»136, и велось множество разговоров о том, кто лучше – «Мышь» или «Собака», предлагалось примирение и т. п. Пили кюрасо и бенедиктин. Вокруг Марины Алексеевны устроилось несколько молодых поэтов-цеховиков137, и каждый старался занять её разговором. Меня же многие расспрашивали о поездке в Москву, докладе, как нас били и т. п. Сидели до пяти утра. Нынче прибыл из Москвы Михаил Васильевич на несколько дней. Наталия Сергеевна прислала тринадцать рисунков моей книжной марки с изображением осла, причём наш символ сделан во всех стилях. Я же приобрёл для неё на вербе138 хорошую коллекцию тверских пряников пекарни И. Баранова139, очень художественных и занятных, [где] изображающ<их> людей, птиц, зверей, рыб, растения и т. п. В Новгород уезжаю завтра или послезавтра. На обратном пути заеду на один день в усадьбу Вергеж к [Mme] Тырковой140, [известной] писательнице, что печатается [в «Речи»] под псевдонимом Вергежский, от которой на днях получил приглашение. Со мной едет В.Н. Шнакенбург141. Марина Алексеевна от поездки отказалась. По моим сведениям Сологуб, Северянин и Верховский едут в Батум к Григорию Витальевичу142 на Пасху, т<ак> что Вы их там, должно быть, встретите. Посылаю снимки.

45