Записки библиофила. Почему книги имеют власть над нами - Эмма Смит

что, как и разъяренный сэр Арчибальд несколько десятилетий назад, Монро читает заключительные страницы книги: множество уже прочитанных страниц придерживает левая рука. В конце «Улисса» находится «Пенелопа», знаменитый монолог Молли Блум, восемь абзацев без знаков препинания, которые заканчиваются настойчивым повторением: «.и сначала я обвила его руками да и привлекла его к себе так что он почувствовал мои груди их аромат да и сердце у него колотилось безумно и да я сказала да я хочу Да». Этот фрагмент джойсовского текста часто считают гимном свободе женских желаний и удовольствий: самое подходящее чтение для Мэрилин Монро, которая обрушила на Америку Бетти Фридан свою безудержную сексуальность платиновой блондинки.

В октябре 1999 года аукционный дом Christie’s продал имущество Мэрилин Монро с аукциона и собрал 13 миллионов долларов. С молотка пошли ее туфли на шпильках, джинсовые брюки, фотографии Джо Ди Маджо, платья, сценарии и, конечно, книги. Оказалось, что в большой библиотеке Монро имелись произведения Альбера Камю, Ральфа Эллисона, Яна Флеминга, Джорджа Бернарда Шоу, Теннесси Уильямса, Джона Стейнбека, Эрнеста Хемингуэя, Колетт, Дороти Паркер и Джека Керуака. Сборник кулинарных рецептов «Готовьте по-новому» (The New Joy of Cooking), иудейских молитв (после брака с Миллером актриса приняла эту религию), Библия и изданная в 1930-х годах детская книга Уотти Пайпера «Паровозик, который смог», сохранившаяся, видимо, с ее детских времен, довершают автопортрет Монро. Среди этого книжного изобилия, само собой, оказался и «Улисс», изданный в Америке в 1934 году, - как раз его и запечатлела Ева Арнольд; он ушел за 9200 долларов. Монро, как ее предшественницы Энн Клиффорд и мадам де Помпадур, отлично понимала, как много значат книги для умелого выстраивания имиджа и создания у общества определенного представления о себе. Ее снимок с «Улиссом» играет на как бы очевидной несовместимости понятий «секс-символ» и «вдумчивая читательница», создавая образ умной, не зависящей от чужих мнений женщины, погруженной в чтение той книги, которую выбрала она сама, и во многом сформированной своим кругом чтения.

5

«Безмолвная весна», или Как книга становится классикой

«Зачем читать классику?» - озорно спрашивает итальянский писатель, библиофил Итало Кальвино, и, отвечая, предлагает четырнадцать определений, что же это такое - классика. Мне больше всего понравились номер шесть: «классика - это книга, которой всегда есть что сказать своим читателям» и номер четырнадцать: «классика - это произведение, звучащее фоновым шумом, даже когда несовместимое с ним настоящее имеет полное превосходство». Определения Кальвино обращены к содержанию классики и ее влиянию на читателя, но я предложила бы одно дополнение - о том, что делает книгу классической. Классика есть результат особого рода материальности, включающей в себя формат, шрифт, длину и переплет. Эти элементы определяют представления о значимости содержания. Классическое произведение, отпечатанное шрифтом Comic Sans на грубой толстой бумаге, мы найдем нелепым, потому что такая форма до некоторой степени обесценивает его. Мы, естественно, ожидаем, что классический текст печатают на высококачественной бумаге, элегантным шрифтом, в переплет вставляют ленточную закладку-ляссе, что у него приятная на ощупь обложка или какие-то другие элементы класса люкс, обозначающие его особое значение для культуры. Это вовсе не означает, что материальные аспекты книги полностью соответствуют серьезности ее содержания; на самом деле они формируют наши ожидания, что книга серьезна, и даже создают саму эту серьезность. Они - то, что Жерар Женетт не просто так назвал «паратекстами», то есть теми элементами печатного издания, которые «побуждают текст сделаться книгой и, уже в виде книги, предлагают его своим читателям». Женетт приводит такой пример: «... ограничиваясь одним лишь текстом, без указаний, куда двигаться, могли бы мы прочесть “Улисса”, если бы он не назывался “Улиссом”?» От себя добавим: как мы читали бы этот текст, если бы не были подготовлены к нему научным введением, примечаниями и приложениями - как в издательстве Оксфордского университета под редакцией Джери Джонсон, выпущенном в серии «Мировая классика» (World’s Classics)?

Со времен самых первых книг, создававшихся писцами, классику сопровождает комментарий или подкрепляют примечания. Схемы расположения библейских глосс быстро распространились на светские тексты и классические научные труды. Толкование и постраничный комментарий так сильно ассоциировался с серьезным и глубоким содержанием, что представление текста именно в таком виде стало проходным билетом в литературный канон. Форма определяла классический статус. Бывает, вид оригинала, принимаемый на веру, оказывается розыгрышем: например, сатирическая поэма Александра Поупа «Дунсиада» (The Dunciad Variorum, 1729) открывается строками из Вергилия, приспособленными для века литературной поденщины - «книги и мужа пою» -на странице, почти полностью занятой подробнейшими, но пародийными сносками. Страница Поупа одновременно и громогласно заявляет «Я классика», и едко высмеивает ее. Классический текст в современном издании - допустим, известное всем, массовое собрание сочинений Шекспира для школ, выпущенное издательством Arden, - скорее всего, будет содержать предисловие, написанное ученым или каким-то еще посредником, и пояснительные комментарии, расположенные либо внизу страницы (и сильно удорожающие процесс печати, а потому и более «классические»), либо в конце книги. Книга может выйти в серии с одинаковой печатной обложкой, на которой даже может быть написано «классика» или «классический», как на обложках с черными корешками серии Penguin Classics. Когда в ней появилась «Автобиография» рок-музыканта Стивена Моррисси, оказавшаяся в одной компании с Гомером, Остин и Толстым, несоответствие новизны книги и ее строгого оформления сразу же бросилось в глаза. Пресс-секретарь издательства Penguin сделал доблестную попытку их примирения: «... книгу... можно публиковать в серии Penguin Classic, потому что ей предстоит стать классикой. О чем мы и хотели бы поговорить с Моррисси». Эти слова показали, что формат придает солидности содержанию в той же степени, что и наоборот. Иначе говоря, термин «классика» в равной степени определяет книгу и как объект, и как письменный текст, содержащийся в нем. Да, автобиография Моррисси вышла с тем же черным корешком и в том же оформлении, что и другие книги серии, но у нее не было «присадок», или, как называет их Женетт, «паратекстов»: введения, хронологии основных дат, комментариев, списка дополнительной литературы. Внешне она походила на классику, но, в отличие от нее, вовсе этим не кичилась.

Подобно женщинам в знаменитом афоризме Симоны де Бовуар, классикой не рождаются, ею становятся (если только вы не Моррисси). Если классический статус регистрируется в форме материальной книги, этапы, подводящие к его достижению, «прочитываются» в различных изданиях одного и того же произведения. Страшная книга Рейчел Карсон «Безмолвная весна» о вредном воздействии пестицидов на человека и окружающую среду как раз и представляет собой великолепный пример произведения,