Полдень XXI век 2009 № 04 - Самуил Лурье

Если я немного головой поехал, это мое дело. Пока работать не мешает. А если камень на самом деле вращается, то это будет громадное открытие имени моей фамилии. Как бы проверить?

Призадумался еще крепче. И вдруг мне пришла интересная мысль: на станции оборудования полно, но нет ничего для визуальной регистрации быстрых процессов. Наверное, это правильно, ведь на Луне ничего быстро не происходит. Вернее сказать, вообще ничего не происходит. Если, к примеру, пробежит собака, то заснять ее будет нечем, кинокамеры нет. Фотоаппарат, конечно, есть, очень хорошая зеркалка «Зенит-Е». И несколько катушек черно-белой «свемовской»[10] пленки. А зачем здесь цветная? На Луне всё серое. Одна только Матушка цветная, но ее снимков — горы наворочены.

В следующий выход я прихватил «Зенит», прочертил мелом на камне горизонтальную линию, которая тут же стала весело вращаться, и стал снимать. Если камень вращается, то линия на снимках будет расположена по-разному. Если нет — ой-ой-ой. Честно отсняв все тридцать шесть кадров, я вернулся, положил пленку в «земную» сумку, лег и уснул.

Все когда-нибудь кончается, даже долгое дежурство. И однажды поздним вечером из динамика рации раздался веселый Генкин голос:

— Эй, затворник! Гостей принимаешь?

— Куда от вас деваться?

— К посадке готов!

— Разрешаю!

В шлейфах пыли Генка спустился с черных небес. Мы хлопнули друг друга по плечам, пожали толстые лапы скафандров и принялись за работу. Погрузка-разгрузка — любимое занятие обитателей Луны. Тяжеленные баллоны с кислородом, ящики с харчами, канистры воды, какие-то длинные коробки были уложены в подпол станции. В багажник взлетно-посадочного модуля отнесли пустые баллоны, канистры и контейнер с сушеными какашками. Туда же поставили ящик с драгоценными пленками и лентами самописцев. Сфотографировались в обнимку. Потом Генка прошлюзовался в станцию, а я, забравшись по лесенке в модуль, сел в пилотское кресло, пристегнулся, посмотрел на зеленые точки индикаторов и глубоко вздохнул:

— К взлету готов!

Генкин голос прохрипел в наушниках:

— Ну и напердел ты здесь… взлет разрешаю.

Я улыбнулся и нажал кнопку «Старт». В задницу ощутимо толкнуло.

Матушка заставляет себя уважать. По прибытии отвешиваешь ей земной поклон, потом без сил бухаешься на четвереньки. Обленившиеся мышцы громко протестуют. Особо тяжко в первый день. Потом упражнения, процедуры, анализы, рентген, допросы психологов. Через неделю долгожданное: свободен! Зарплата на карточке!

И вот я дома. Дети — в интернете. Пищит мобильник:

— Привет, ты как?

— Нормально.

— Как отдежурилось?

— Нормально.

— Здоров?

— Вроде как.

— Ну, бывай, увидимся!

— Бывай.

Мама, теща и жена хлопочут на кухне, откуда доносятся божественные ароматы. Слюнки текут — хоть ведро подставляй. Вам, земным червякам, этого не понять. После трех месяцев сублимированных концентратов и водички, переработанной из твоего же ссанья…

На столе пиво и соленая астраханская воблочка. С икрой, конечно. Я не спеша потягиваю из темной бутылки и листаю каналы телевизора, выключив звук. После каждой смены надеюсь, что на ТВ появится хоть что-то для души. Для спокойного отдохновения. Но нет. Набор все тот же: мочилово — пьянка — сиськи — ужасы — перхоть — кариес — мочилово. Со вздохом нажимаю красную кнопку. Плазменная «Тошиба» послушно гаснет. Пищит мобильник. Генкина жена.

— Привет, Саш! Ты как?

— Здравствуй, Свет! Нормально.

— А на станции?

— Все пучком.

— А Генка?

— Нормально. Да ты приходи к нам. Чего по телефону…

— Через полчасика. Хорошо?

— Ждем.

С каждым глотком пива желание проявить лунную пленку усиливается.

— Мам, я пленку проявлю, пока вы возитесь.

— Да уже почти готово! А кто звонил?

— Светка. Придет через полчаса.

— Ну, тогда проявляй.

Я иду в кладовку и запираю дверь. Выключаю свет, подтыкаю в щель под дверью старое покрывало. Осторожно перекручиваю пленку в фотобачок. Развожу химикаты.

Через десять минут вытаскиваю мокрую пленку и подхожу к окну. Черная меловая линия на всех снимках горизонтальна. Чего и следовало ожидать.

Жена обнимает сзади, спрашивает:

— К папе когда пойдешь?

— Завтра.

— Батарейки не забудь.

— Ладно.

Встал чуть свет. Лучше поехать пораньше, пока народ не повалил.

Прекрасное утро, зелень и солнце. Чудесные земные запахи.

— Папа.

— Здравствуй, Саша. Тебя не было сто пятнадцать дней.

— Ты считал?

— Я считаю каждый день. Как прошло дежурство?

— Как обычно. Без нештатных. Все хорошо.

— Чем займешься в отпуске?

— Поваляюсь на диване, съезжу на рыбалку.

— А книги?

— Почитаю.

— Книги надо читать, это полезно. У меня есть список хороших книг.

— Я это все читал.

— Книги надо читать, это полезно. У меня есть список хороших книг.

— Папа…

— Книги надо читать, это полезно. У меня есть список хороших книг.

— Отец…

— Книги надо читать, это полезно… это полезно… это…

Зависло. Я поставил цветы в мраморную вазу. Поддел ногтем незаметную крышку на памятнике. Вынул небольшой, с пачку сигарет, блок. Вода, что ли, попала? На руку высыпались батарейки. Вроде бы все сухо. Дурацкая коробочка с процессором и синтезатором речи, говорящая голосом умершего. Похоронная фирма ставит ее бесплатно. Первое время помогает пережить потерю. Потом к ней привыкаешь. Приходишь на кладбище и разговариваешь. Это стали делать недавно. Сначала казалось дико, потом привыкли. Теперь предлагают опции: разговор с покойником по телефону, а также охрану могилы, с фотографированием вандалов и автоматическим сообщением в милицию. А что, и это приживется. Нам много чего поначалу казалось дикостью: брачные контракты, частная земля, дурдом по телевизору. И ничего, привыкли.

Я достал упаковку новых батареек, вставил. Воткнул блок на место, закрыл крышку.

— Папа.

— Здравствуй, Саша. Тебя не было сто пятнадцать дней.

— Ты считал?

— Я считаю каждый день. Как прошло дежурство?

— Как обычно. Без нештатных. Все хорошо.

— Не ври отцу. А зачем камень на фото снимал?

Я оглянулся. Сзади, за могильной оградой, молча стояли люди без лиц.

— А, это вы, уважаемые воображаемые… Тоже слышали? Но вы же никому не скажете, правда? Ведь все, что творится в моей голове, — мое личное дело!

СТАНИСЛАВ БЕСКАРАВАЙНЫЙ