Журнал «Вокруг Света» №1 за 2003 год - Вокруг Света
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Александровске Махно, наконец, осуществил то, о чем мечтал всю жизнь: Съезд независимых вольных советов всей подвластной ему территории. Незадолго до съезда к Волину зашел товарищ Лубим от левых эсеров. Состоялся любопытный разговор.
– Вы созываете съезд рабочих и крестьян. Он будет иметь огромное значение. Но что вы делаете? Ни разъяснения, ни пропаганды, ни списка кандидатов! А что будет, если крестьянство отправит к вам реакционных депутатов, которые потребуют собрать Учредительное собрание? Что вы будете делать, если контрреволюционеры провалят ваш съезд?
Волин чувствовал ответственность момента:
– Если сегодня, в разгар революции, после всего, что произошло, крестьяне направят на съезд контрреволюционеров и монархистов, тогда – слышите – дело всей моей жизни было сплошной ошибкой. И мне ничего не остается, как вышибить себе мозги из револьвера, который вы видите на столе…
– Я серьезно, – начал было Лубим.
– И я серьезно, – отвечал Волин.
Махно открыл съезд, но председательствовать отказался. Это подивило крестьян, но постепенно они обвыкли и за 3 дня мало-помалу разработали и утвердили принципы «вольного советского строя», которые для Махно звучали слаще, чем ода «К вольности».
Меж тем белые опомнились и решили все-таки покончить с Махно. В результате повстанцы вынуждены были оставить Александровск и перенести «столицу» своей республички в Екатеринослав, отгородившись от белых Днепром и фронтом, натянутым меж двумя луками Днепра, как тетива. Слащев, вновь двинутый против партизан, понял, что, овладев территорией, Махно утерял свое главное качество – маневренность. Поэтому, не распыляя силы, он наносит удар в одном месте, вдоль железной дороги Пятихатки – Екатеринослав. Фронт лопается. Столица Махно оказывается в руках белых. Из пригородных грязей батька восемь раз контратакует, пытаясь отбить город – тщетно! Это рушит все его планы. Он мечтал встретить красных хозяином анархической вольной республики со столицей в крупнейшем городе восточной Украины, а оказывался в очередной раз командиром крамольного партизанского отряда, изрядно к тому же потрепанного белыми.
1 января долгожданная встреча состоялась. Прокатилась волна совместных победных митингов. 4 января командарм-14 Уборевич издал секретный приказ об уничтожении всех банд Махно. Но для начала открытых действий против повстанцев нужен был предлог. Его не пришлось ждать долго. 8 января штаб махновцев в Александровске получил категорический приказ двинуть Повстанческую армию на Польский фронт. Армия не подчинялась ни Уборевичу, ни любому красному командиру ни формально, ни фактически. Красные знали об этом. Более того, они рассчитывали на то, что махновцы приказу не подчинятся, о чем Уборевич проговорился Якиру.
Но махновцы не просто не подчинились приказу. Реввоенсовет повстанцев выпустил Декларацию, которую большевики не могли воспринять иначе, как попытку вырвать у них политическую инициативу. Это была колоссальная дерзость. За год до Кронштадтского мятежа в декларации были сформулированы все основные постулаты самой ненавистной для большевиков ереси – «За Советы без коммунистов». Кроме того, в штаб Уборевича, как и предполагалось, пришел отказ махновцев выступить на Польский фронт, прежде всего потому, что «50% бойцов, весь штаб и командующий армией больны тифом».
Ответ полностью удовлетворил большевиков. 9 января бригада Ф. Левензона и войска 41-й дивизии, совместно с махновцами занимавшие Александровск, сделали попытку захватить штаб Махно, расположившийся в лучшей гостинице города. Штаб прорубился из города вместе с «батькиной сотней», а сам Махно, переодевшись в крестьянское платье, выехал из города на телеге, никем не замеченный. Наградой ему стало очередное объявление «вне закона»…
От тифа и военных неудач Махно отошел только весной 1920-го. По отряду, по человечку собралась «армия» – на этот раз небольшой, тысяч в пять, отряд хорошо вооруженных людей, непременно конных. Начался один из самых кровавых походов, механизм которого, отлаженный за предыдущие годы, работал с удручающей четкостью.
Убивали коммунистов. Громили коммунистические организации. В одном селе, в другом, в третьем. Тачанки. Листовки. Кровь. В этом нет ничего романтического. Более того, нет никакой надежды. Но в этом есть одна несомненная правда – правда сопротивления.
«Умереть или победить – вот, что стоит сейчас перед крестьянством Украины… Но все умереть мы не можем, нас слишком много, мы – человечество, следовательно, мы победим» – так переживал это чувство огромности Махно. 1920 год – это год сплошных крестьянских восстаний, последней войны крестьянства за свои права. Крестьяне проиграли ее. Проиграли на полях решающих сражений, проиграли и политически. И хотя нэп – своеобразный мирный протокол – был подписан, казалось, с интересом крестьянства, в 29-м, когда вновь стали отбирать землю под колхозы, выяснилось, что все – проиграли окончательно. Отстаивать права перед правительством некому, некому и подняться на бунт.
Махно был последним, кто попытался обеспечить потомков своих хоть каким-то «правом», которое в революции добывается только силой.
В июне Врангель вышел из Крыма, и на юге Украины грянул «последний и решительный бой» России за свое будущее. Принятый врангелевским правительством пакет законов, несомненно, стал бы целительным лекарством для страны в 1917-м, но в 1920-м пилюлю приходилось уже проталкивать силком: так что бои шли такого накала, какого не ведала прежде Гражданская война. Все лето армия Махно болталась в красном тылу, методично разрушая его: разоружая части, уничтожая продотряды (в чем преуспела, продразверстка в «махновских» районах была полностью провалена). И лишь осенью, когда в бою под Изюмом пуля раздробила Махно лодыжку, армия на целый месяц остановилась, заняв Старобельск у самой границы с Россией, где и стали происходить вещи воистину необыкновенные.
Сперва к Махно прибыл представитель левых эсеров («меньшинства» – то есть признающих сотрудничество с большевиками) и намекнул, что перед лицом такой контры, как Врангель, истинным революционерам следовало бы забыть все разногласия и объединиться. Махновцы сразу поняли, что посланец выборматывает мнение определенных большевистских кругов. Состоялось заседание Реввоенсовета армии, на котором даже самые «красные» среди махновцев, Куриленко и Белаш, высказались в том смысле, что нельзя прекращать борьбу с большевиками.
Махно не противился: он придерживался линии жесточайшего аграрного террора, который ведь тоже был аргументом в политике. Он давал понять, что разговорчиками о «замирении» на этот раз не отделаешься – нашла коса на камень, и что уж если переговоры, то всерьез – с печатями, оглаской и гарантиями.
И в этом расчет его оказался верен: только страх, что в момент решительного наступления на Врангеля Повстанческая армия вновь стронется с места и пойдет громить красный тыл, принудил большевиков к переговорам. В сентябре в Старобельск, уже не маскируясь под левых эсеров, прибыл уполномоченный РВС Южфронта Иванов. 29 сентября ЦК КП(б)У в лице Раковского подтвердил решение идти на переговоры с Махно.
Вопрос: на что рассчитывал Махно, заключая соглашение с большевиками? Ведь он знал их неплохо. Не хуже, чем они его. И все-таки он надеялся, что на этот раз – дожал, и что с ним вынуждены будут считаться хотя бы перед лицом Врангеля. Ну кто знал, что «черный барон» будет разбит так скоро! Перекопские укрепления считались неприступными. А что ветер выгонит воду из Сиваша…
2 октября соглашение было подписано. Беспрецедентным был не только его смысл, подразумевающий, например, амнистию анархистам и свободу анархической пропаганды, но и сама формула согласия, заключенного Повстанческой армией и правительством Украины. По-видимому, и сам Махно был ослеплен результатами своей победы: после 8 месяцев проклятого бандитства настал долгожданный покой. Его рану лечили московские профессора, его бойцы отлеживались в штатных красноармейских госпиталях!
И самое главное – армия получила наконец снабжение оружием, что казалось верхом доверия. Махно еще не знал, что его отборным частям, 5-тысячному «корпусу Каретникова», придется сыграть чуть ли не заглавную роль при форсировании Сиваша. Что без оружия было бы вряд ли возможно. Но как только Врангель пал, все было кончено: все пункты «Соглашения» были мгновенно аннулированы, делегаты махновцев арестованы в Харькове, Махно – «вне закона». Такой подлоты он не ждал. Теперь ему оставалось одно – подождать свои лучшие части – крымчаков, чтобы поговорить с предателями всерьез. Встреча должна была состояться 7 декабря в селе Керменчик. Вот в воздухе заклубилась желтая морозная пыль. Батька увидел две сотни изможденных всадников. К нему подскакал Марченко с кривоватой усмешкой на лице:
