Женщина, которой я хотела стать - Диана фон Фюрстенберг

в шок и разрушил наш брак. Читая материал, в котором наша жизнь была показана будто под лупой и выставлена на всеобщее обозрение, я поняла, что не имею к этим двоим никакого отношения. Я не хотела быть европейской принцессой с Парк-авеню, ведущей наигранный декадентский образ жизни. Та женщина определенно была не той, кем я хотела быть. Нам нужно было расстаться, чтобы я могла остаться собой. Эгон съехал вскоре после публикации той статьи в журнале New York, но мы навсегда сохранили нашу дружбу и общую семью.

После расставания наши с Эгоном отношения стали более естественными, глубокими, искренними и уважительными. Разумеется, вначале ему было грустно и обидно, но расставание абсолютно точно было единственно верным решением, и в конце концов он принял ситуацию. Расстаться – не значит полностью вычеркнуть кого-то из своей жизни: отношения могут поддерживаться и развиваться в другом ключе. Это непростая задача, но, как и все значимое в жизни, это стоит того.

Мне не надо было заставлять себя продолжать хорошо относиться к Эгону. Он был моей первой настоящей любовью, мужчиной, за которого я вышла замуж, он подарил мне моих детей. Я никогда не осуждала его и не переставала любить, я просто больше не воспринимала нас как пару. Мы остались необыкновенно близки до самого конца его жизни. Он был мне родным. Когда в моей жизни появился Барри, мы часто путешествовали вместе с Эгоном и с детьми и всегда отмечали вместе Рождество.

Я была рядом с Эгоном, когда он умер от цирроза печени в июне 2004 года в Риме, за две недели до своего пятидесятивосьмилетия. У него уже довольно давно был гепатит С. Его образ жизни и постоянные злоупотребления привели к тому, что его здоровье наконец не выдержало. За полгода до этого, в декабре, он был слишком слаб, чтобы ехать в поместье Cloudwalk в холодный Коннектикут, поэтому мы поехали к нему во Флориду и отметили Рождество с детьми и внуками в отельном люксе в Майами. Как обычно, с нами был Барри, как и вторая жена Эгона Линн Маршал. Моей мамы тогда уже не стало, и на фоне ее утраты и болезни Эгона наша встреча в тот год была окрашена грустью. Тем не менее мы все еще были вместе, большая дружная семья.

Впервые Эгон попал в больницу, когда был в Риме. Он совсем не из тех, кто постоянно жалуется, но тут он начал звонить все чаще и чаще, чтобы поделиться своим беспокойством. Стоит ли ему делать пересадку печени? Возможно ли это? Дети навещали его по очереди. Они с Алексом ездили на термальный спа-курорт в Альбано, где тогда отдыхала его мать Клара со своим мужем. Потом в Рим полетела Татьяна и жила у него несколько недель. Вместе со своим братом Себастьяном Эгон посетил похороны их дяди Умберто. Это был его последний выход в люди – после этого его тут же снова увезли в больницу.

Татьяна приехала в Рим первой. Мы с Алексом приехали утром 10 июня 2004 года. Было очень жарко. Мы купили на улице фрукты и взяли их с собой к нему. Эгон отвел меня в сторону и попросил поговорить с врачами: он беспокоился, что они не говорят ему всей правды. Я пообещала это сделать. Мы засиделись в его палате допоздна, болтали и много смеялись. У него упало зрение и были пятна перед глазами, но в свойственной ему уникальной манере видеть красоту во всем он называл их замысловатым узором на стене. Он непременно хотел посоветовать, куда нам сходить поужинать вечером, но мы не хотели идти в шумный ресторан. Вместо этого мы поспешно вернулись в наши крохотные соседние комнатки в отеле Hassler и заказали еду в номер. Нам троим хотелось быть как можно ближе друг к другу. Мы очень переживали.

По просьбе Эгона я переговорила с доктором, и новости были неутешительные. У него отказывали почки, в легких скопилась жидкость и было слабое сердце. Я не обсуждала это с детьми. Тут не о чем было говорить. Всем все было ясно.

На следующее утро, пока мы завтракали, позвонил Эгон. У него был слабый голос, и он слегка задыхался. «Приезжайте скорее, – сказал он, а потом добавил: – Надеюсь, вы сможете побыть тут несколько дней. Вам многое надо будет уладить».

Когда мы примчались в больницу, у него в палате была толпа врачей скорой помощи и куча аппаратов. Эгона всего трясло, было видно, что ему очень больно, и нас попросили выйти. Я ходила по коридорам, мучаясь от бессилия, поднимала глаза к небу и молилась, чтобы его страдания прекратились. Вскоре после этого нас снова пустили к нему. Он тяжело дышал, лежа в кислородной маске. Алекс сидел в кресле и плакал, Татьяна гладила Эгона по голове, а я держала его за руку, когда его дыхание остановилось. Он затих, уснул вечным сном и отошел в мир иной. Я осторожно прикрыла ему веки. Это вышло очень естественно, как некий акт любви, доверия и дань уважения всему, что мы друг для друга значили. Для меня было честью быть рядом.

Моим первым инстинктом было защитить детей. Подобно львице, я скомандовала, чтобы они вышли из палаты. Появились медсестры и, констатировав смерть, собрали его вещи, накрыли тело и погрузили его на каталку, чтобы вывезти из палаты. Я шла вслед за ней по длинным коридорам, и не успела я моргнуть, как мы оказались в комнате, где кто-то протянул мне что-то похожее на меню. Там были фотографии с ценами. Сообразив, что мы в морге, я обратилась к детям: «Мне нужна ваша помощь. Нам нужно выбрать гроб».

Первым делом надо было уладить организационные вопросы. Вместе с крестной и тетей Эгона Марией Сол мы решили, что устроим прощание на следующий день в любимой церкви Эгона Санта-Мария-ин-Монтесанто на Пьяцца-дель-Пополо. Провести службу я попросила друга семьи отца Пьера Рише. Дочь Марии Сол Тициана опубликовала новость в газетах. Эгон хотел быть похороненным в австрийском городе Штробль-ам-Вольфгангзе рядом со своим отцом и предками, поэтому нам надо было получить документы в посольстве. Сюзанна Аньелли, другая тетя Эгона, была министром иностранных дел Италии, и, как только она решила этот вопрос, похороны в Австрии были назначены на понедельник и их подготовку взял на себя брат Эгона Себастьян. Была уже пятница. Все происходило очень быстро. Эгон был прав. Было много дел, которые нужно было уладить.

Вся семья Эгона и сотни его друзей устремились в Рим на прощальную церемонию. Мы с Татьяной заказали цветы, его любимые белые лилии, и церковная служба прошла великолепно, если бы только