Шакалы пустыни - Юрий Павлович Валин

разбираться с захваченными кораблями и вылавливать из реки ценности сожженного флота, обирать трупы героически павших на поле боя врагов — золота и драгоценностей на телах мамлюков имелось столько, что любая фараонова сокровищница позавидует. В город батальоны Наполеона войдут неспешно, дождавшись спокойствия и относительного безлюдья.

В отличие от армии гениального генерала, «археологические» изыскания ждать никак не могли. Катрин понимала, что руководство экспедиции пытается в полной мере воспользоваться безвластием и беспорядком в городе, но что именно предстоит делать в Каире, оставалось загадкой. Из намеков и оговорок следовало, что визит будет нанесен в самую старую и сложную часть города — практически в саму Цитадель[3]. Что, конечно, отягощало задачу.

Приказано было готовиться к выходу полноценной туристско-боевой группой: силовой отдел экспедиции в полном составе, оба переводчика, и, для окончательного сгущения откровенно цирковой атмосферы, — Вдова-служанка. Подбор личного состава Катрин несколько удивил, а охранники (у коих ссадины на самолюбии после вчерашнего еще едко щипало) демонстрировали свое недовольство еще откровеннее. Возможно, мсье Спящий и снизошел бы до объяснения своего спорного решения, но начальник был занят возней с переводчиками — оба толмача как-то внезапно и враз занедужили.

Пока начальник и доктор выясняли причины странного недомогания, головная группа сидела на берегу и ждала обещанную лодку. «Семь-Шесть» и «Девять» многозначительно переглядывались, но хранили молчание. Ночная свежесть еще не успела сменить дневное тепло, и парням было душновато: плотные европейские полувоенные костюмы плюс бронежилеты с разгрузками и оружием, а поверх этой цивилизованной «импортной» роскоши местные свободные дишдаши[4].

— Если хотите вволю пошептаться, могу отойти, — проявила милосердие и добрую волю сидящая налегке Катрин.

— Шептаться нам не о чем, — заявил Госслен-«Девять». — Но не сомневайся — мы за тобой присмотрим. Причем пристально. Так что лучше веди себя смирно. Мы тебе не доверяем.

— Как не доверяете?! — встревожилась девушка. — Но отчего же? Нет, за мной всегда приглядывают, тут спору нет. Но обычно я вызываю симпатию, полное доверие и желание пообщаться. А тут вдруг… Какие-то вы странные.

«Девять» нервно глянул на своего старшего друга.

— Это она так шутит — пояснил «Семь-Шесть». — Находит чрезвычайно забавным издеваться и оскорблять.

— Где я вас оскорбляла? Еще даже и не начинала, — запротестовала Катрин. — А вот вы давеча в меня стрелять пытались.

— Не в тебя, а над плечом, — напомнил склонный к занудству «Девять».

— Допустим. Это, конечно, в корне меняет ситуацию, — проворчала Вдова. — Я вам как честная девушка стволы вернула, а он немедля «над плечом». И это нынче называется «галантность».

— Галантность? Нет, не слышали, — ухмыльнулся «Семь-Шесть».

— Ну да, я все время забываю, — кивнула Вдова. — Ладно, отринем лишние слова, оставим суть.

— Именно. Только попробуй нас подставить. Вейль, если хочет, может иметь на тебя какие угодно личные планы, а мы всего лишь собираемся вернуться домой живыми. Так что… — «Девять» поднял локоть — под рукой в распоротой галабее у него висел «хох»[5] с куцым стволом.

Катрин поморщилась:

— Ах, оставьте свой шовинистический мужланский милитаризм. Еще раз вздумаете целиться в мою сторону — пеняйте на себя. «Над плечом», «в колено» или «в ушко» — мне без разницы. Покалечу. Я предупредила.

«Семь-Шесть» хмыкнул и согласился:

— Попробуй.

Тут «Девять» не выдержал и зашептал что-то другу. Спаянная парочка уставилась на девушку с усилившимися подозрениями.

— Что-то еще не так, а, родные? — поинтересовалась Вдова.

— У тебя под платьем что?

— Бестактный вопрос. Под платьем — я.

— Нет, с левой стороны. Вейль обещал, что не будет давать тебе оружие, — злобно заявил «Семь-Шесть».

— А, это, — Катрин тронула скрытую под абайей рукоять. — Не напрягайтесь. Ничего стреляющего и смертоносного мне ваш Вейль не выдавал. Это инструмент. Универсальный. Для вскрытия местных дверей, голов, калиток, заборов, хлевов и всяких верблюжьих конюшен. Вы сами-то давно хлева вскрывали? Руки-то помнят?

Увлекательный разговор прервало появление лодки — медлительно подгребало что-то плоскодонное, видимо, предназначенное для переправки ослино-бараньего поголовья. Одинокий гребец издали что-то начал сердито говорить. Похоже, требовал поспешить с погрузкой — работы много.

«Девять» поспешно поднялся от берега, донеся приглушенный шорох включенной рации. Связь работала, но не очень — охранник выругался, побежал к палаткам, дабы донести благую весть ретроградным, но проверенным способом. Сердитый лодочник начал причаливать к топкому берегу. Вдалеке замаячила пара суровых, вооруженных мушкетами фигур — часовые 4-й легкопехотной демонстрировали свою зоркость и бдительность.

— Помаши пехоте — видишь, сейчас тревогу поднимут, — посоветовала Вдова явно занервничавшему охраннику.

— Сама маши. Я им не командир.

Катрин встала, поприветствовала солдат успокаивающими жестами содержания «все у нас в порядке», достойные стрелки сделали шутливый «на караул» и исчезли. Приметную (если не сказать перерослую) фигуру служанки ученой команды они явно считали за «свою».

Гребец продолжал возмущаться по-арабски и размахивать руками, обращаясь в большей степени к Катрин — черный наряд и никаб вводил правоверного речного труженика в заблуждение. Ситуация выглядела глуповатой, и Вдова сочла уместным вспомнить одну из двух распевных фраз застрявших в ее лингвистическом арсенале после давней недолгой командировки:

— Аааллаху алим![6]

Как ни странно, подействовало. Речник слегка пообмяк, принялся что-то оживленно рассказывать, указывая в сторону города.

Катрин сочувственно кивала, пару раз всплеснула руками, дивясь невнятному, но очевидному крушению миропорядка.

— Ты его понимаешь? — подозрительно уточнил «Семь-Шесть». — Говорили, что ты по-арабски вообще ни слова…

— Молчи, неверный! — призвала Вдова. — У человека горе, а ты с мелочами…

Лодочник кивал и с большим одобрением вглядывался в глаза сострадательной женщины — накрашены глаза были замечательно — сверх-густо, как подобает скромной, но следящей за собой молодой горожанке. Да и рост приятной и воспитанной особы храброго речного каирца, видимо, не отпугивал. Чисты душой и бесстрашны истинные мужчины Востока.

Насчет необходимости ношения боевого макияжа в духе местных традиций заранее напомнил Вейль. Раз шеф счел это важным, пришлось уделить внимание и не забыть руки — кончики пальцев Вдовы были выкрашены хэнной[7], все согласно здешней моде. Привыкнуть к дизайну собственных ладоней Катрин еще не успела, ну, ничего, ближе к делу перчатки наденутся, не будет этот красно-рыжий изыск отвлекать.

Появился шеф с остальными членами рейдовой группы — правда, не в