Фламандская петля - Наталья Николаевна Ильина

– Подписка. Дома сиди, из поселка не уезжай, пока не подтвердится твое алиби.

– Чо, и в Березняки нельзя? – изумился Витюня.

– И в Березняки.

– А если не подпишу? – неожиданно осмелел он.

– Посажу. До выяснения. Дел у меня много, сам понимаешь, так что процесс может затянуться…

Конечно, Дима не мог засадить Витюню, как бы ему этого ни хотелось, но слова возымели мгновенный эффект: накорябав очередную загогулину, парень вопрошающе уставился участковому в лицо.

– Свободен, – кивнул Дима.

– Ну и контингент у тебя на участке, Михайлов, – поднялся со скамейки майор, когда дверь за Жлобиным-младшим захлопнулась.

За окном послышались причитания и проклятья в адрес участкового от Витюниной матери, перемежаемые неразборчивым «бу-бу-бу» самого Витюни.

Дима пожал плечами. Оснований для того, чтобы по-настоящему подозревать Витюню, у него не имелось – кроме нелепой бравады невоспитанного юнца и папаши, который всегда прикроет, за мелкой и трусливой душонкой этого смазливого раздолбая ничего не было.

Чем больше он разговаривал с людьми, тем меньше ему нравилась эта история. Дима остро ощущал перемену, в одночасье произошедшую с жителями поселка. А ведь казалось, что он хорошо их знает! Некоторых – просто с пеленок.

* * *

После того как было найдено тело Ники, участкового и деда Антона допросили первыми. В разряд подозреваемых попали все жители поселка мужского пола, у которых на момент пропажи девушки не было алиби. У Димы такое имелось: с четырех до половины седьмого он находился в участке, и это могли подтвердить сразу несколько человек. Однако, когда следователь вел опрос, лейтенант на своей шкуре смог убедиться, насколько это неприятно, если на тебя падает тень подозрения. Сейчас такая тень накрывала добрую половину жителей Малинников и делала их замкнутыми, неразговорчивыми и подавленными.

* * *

Серега Царев тупо смотрел на фотографию Ники, размещенную десять дней назад на стене группы «Мы живем в Малинниках». С экрана ноутбука Ника улыбалась ему, глядя, казалось, прямо в глаза. Он помнил, когда был сделан этот снимок – в начале мая, тогда они всем выпускным классом собрались на шашлыки.

Место было выбрано спонтанно: кто-то предложил Старый поселок; кто-то вспомнил, что за остовом заброшенной фермы есть классная поляна, окруженная густым кустарником, и озерцо на месте силосной ямы. Накануне Серега, Игорь Дамицкий и Денис Хлопотов сходили на разведку. Поляна действительно имелась. Они натаскали из развалин кирпичей, чтобы соорудить рукотворный мангал, повыбрасывали в ближайшие кусты всякий хлам, и место для пикника получилось почти идеальным. Девчонки с вечера замариновали мясо, которое привез из Березняков Мишка Зенин – его папаша торговал в мясной палатке на рынке, а Ника раздобыла овощей из теплицы, в которой работала ее мать. Впереди был ЕГЭ, но окончание школы всем хотелось отметить уже сейчас. Из шестнадцати выпускников одиннадцатого класса средней школы в Малинниках на том пикнике собралось четырнадцать…

Глаза защипало, и Серега моргнул, удивленно почувствовав, как по щекам катятся слезы. Им было весело, черт побери! Прощай, школа! Здравствуй, новая взрослая жизнь! «И вот на хрена она мне теперь, эта жизнь, если Ники больше нет?» – наполняясь багровой яростью, подумал он.

На завтра были назначены похороны Ники, а он никак не мог отделаться от мысли, что все происходящее – просто кошмарный сон.

* * *

Хоронить в день рождения? Лидию отговаривали все, кто мог. Андрей уперся – «не дам!» – как будто его мнение имело теперь какое-то значение. Завтра ее доченька, ее девочка, должна была встретить свое восемнадцатилетие, а вместо этого Нику привезут из города в закрытом гробу, и даже поцеловать на прощание она ее не сможет…

У Лидии в груди словно натянулась тонкая тугая струна. Она резала, причиняла боль, но она же и не давала упасть бездыханной, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. С каменным лицом она выбирала место на кладбище, молча принимала помощь: девчата из ее бригады заказали в районе венки и пригласили батюшку на отпевание, Галина взялась организовать во дворе поминки. Поселковый глава неожиданно проявил щедрость и устроил погребение за счет бюджета. Сережа Царев тенью ходил за Лидией, и она его не прогоняла, видела – ему больно, но даже с ним не говорила. Слова закончились, как и слезы. Лидия окаменела.

* * *

На похоронах собрался весь поселок. С самого утра шпарило солнце. Воздух встал, придавливая собравшихся тяжелой духотой. На изнуряющей жаре притихли насекомые и птицы, и только заунывный речитатив священника безуспешно старался пробиться к Богу сквозь бледно-голубое, словно пролинявшее небо.

К раскрытой могиле было не подойти, а люди все прибывали. Дмитрий Михайлов тоже пришел, вместе с родителями. Он переводил взгляд с лица на лицо, сам не зная, что именно хочет увидеть. Чье-то раскаяние? Неужели тот, кто лишил Нику жизни, тоже стоит сейчас здесь, так же смотрит на обитый бордовым бархатом гроб, на серое, безжизненное лицо ее матери и почерневшее, осунувшееся – отца?

Отпевание закончилось. Лидия наклонилась, положила на гроб обе руки, как будто пыталась обнять, и Диме показалось, что она сейчас оступится и полетит в яму.

Вперед вышел Сергей Царев. У него дергались губы. Ни на кого не глядя, он встал в изголовье гроба и положил на него синюю коробочку, перевязанную подарочной лентой. «С днем рождения», – скорее догадался, чем услышал лейтенант и почувствовал, как по спине пробежали мурашки. В толпе, словно по команде, завыли бабы…

Дима смотрел, как гроб медленно опускается в яму под причитания женщин и сдержанные вздохи мужчин. У него тоже вырвался такой – непроизвольный, долгий. Острое чувство несправедливости происходящего заставило его отвести взгляд от могилы, как будто, если он не станет смотреть, девушка так и останется пока не найденной и, возможно, живой… Как будто он мог забыть копошащихся в глазницах и рту опарышей и почерневшие ноги трупа. Забыть то, как кричал на коллег из района судебный медик: «Осторожно! Могут оторваться конечности!» – когда тело доставали из ямы.

Лидия Бойко застыла у края могилы в странной позе – прижав к груди стиснутые кулаки и наклонясь вперед, словно хотела что-то разглядеть на самом дне. Могильщики принялись забрасывать яму сухой землей. Сергей Царев отвернулся, и у него затряслись плечи. Громко и жалобно заплакала Лариса Голубева…

Дима не выдержал и почти бегом бросился к машине. Мама и отец уже ждали внутри, на заднем сиденье. Мама двумя руками сжимала единственную отцовскую ладонь. Дима вдруг подумал, что они оба давно не молоды – отцу в январе исполнилось шестьдесят, а мама была всего на год младше. Даже старшему брату, Толику, который родился в