Проект: Клон Гитлера - Антон Кротков

— Знаете, что, Александр Эрнстович, что-то я себя неважно чувствую после трёх дней почти безвылазной работы в лаборатории. Может быть, нам стоит остаться на свежем воздухе и просто прогуляться в сторону собора? Должна признаться, что, будучи давно в Берлине, я так и не имела случая осмотреть местные достопримечательности.

— Да, но у нас заказан столик — растерялся Майэр. Став только недавно «господином со средствами», он страшно хотел произвести самое выгодное впечатление на понравившуюся даму. — Прошу вас, уважаемая Софья Георгиевна! Мы только час посидим в этом чудесном заведении и отправимся гулять! Торжественно клянусь вам, что, как старый берлинец, проведу для вас самую подробную экскурсию по самым примечательным местам старого города! Вы согласны?

— Ну хорошо — нехотя сдалась Софья.

Когда они вошли в ярко освещённый зал ресторана, взгляды присутствующих мужчин немедленно устремились в их сторону. Майэр был счастлив видеть, с каким интересом и завистью эти холёные аристократы и звёзды кинематографа смотрят на него и его спутницу. Определённо, здесь в Берлине 1936 года его, наконец, нашла, давно искавшая его фортуна!

Метрдотель отвёл их к заказанному столику. Тут же возле гостей появился официант с меню и винной картой. Всё время, пока её спутник обсуждал заказ с официантом, Софья восхищённо глядела на ярко освещённую эстраду. Там знакомый всему миру невысокий джентльмен уверенно вёл в виртуозном танце свою партнёршу в шикарном белом платье. Софья машинально взяла в руки лежащую перед ней программку и прочитала теснённое большими буквами золотом по дорогой открыточной бумаге слова: «Специально для наших гостей! Только один вечер в Берлине самый модный танец 1936 года — фокстрот, в исполнении неподражаемого Фреда Астора и Джинджер Роджер!!!».

Между тем её кавалер в порыве счастливой откровенности рассказывал, рассеянно слушающей его даме свою жизнь:

— Хочу вам признаться, Софья Георгиевна, до двадцати двух лет я жил в глубокой провинции — в Риге. Мои родители были очень скромными людьми, они с детства внушали мне, что я не должен претендовать в жизни на большее, чем мне с самого рождения положено судьбой. Все мужчины нашего рода работали в семейной аптеке, насколько я знаю — с середины 17-го века. И это был приговор мне. Но я хотел для себя совсем другой жизни! Я не желал просиживать дни и годы напролёт в семейной аптеке. Я мечтал вырваться из сонного загона, куда меня с рождения приговорили, на свободу! Поэтому, когда меня послали в Тарту учиться на аптекаря, я втайне от родителей перевёлся на хирургическое отделение. Молодых хирургов охотно брали в армию и на флот, а мне с юности очень хотелось путешествовать, видеть разные страны, узнавать непонятные языки. Кроме того, карьера офицера представлялась мне чрезвычайно выгодным делом. Казалось, что стоит мне надеть чёрный китель с золотыми погонами, как все гимназистки начнут провожать меня заинтересованными взглядами. Всё это сбылось. Вот только иллюзия свободы быстро растаяла, а отец, узнав о моём предательстве, сказал, что такого подлеца он больше видеть не желает. Так я остался без копейки на нищенском жаловании земского врача. В науку я подался от полного отчаяния, как в монастырь…

— Вы желали спрятаться в науку от жизни? — понимающе кивнула Софья. Почему-то она чувствовала себя матерью рядом с этим нелепым мужчиной. После кражи дочери в её истосковавшемся по заботе о ком-то сердце шевельнулась искренняя жалость к нему. А от жалости до любви, как известно, путь короткий. Поэтому, когда Майэр перешёл к сути своего предложения, Софья уже была готова его принять.

— Теперь в этой стране новые вожди. Я их немного знаю. Этот сорт людей редко в цивилизованном мире получает высшую власть, но случайно подобрав её, желает всего и сразу. Вот увидите, сегодня мы им нужны для омоложения, повышения сексуальной потенции и коррекции веса, а уже завтра они потребуют бессмертия для себя и своих близких. И щедро будут платить золотом за услуги.

Впрочем, дело не только в деньгах. Как физиологу мне интересно работать для них, ведь эти господа из дешёвых пивных, не заражены интеллигентским снобизмом. Они охотно готовы верить в самые смелые обещания… И я уверен, что вам тоже будет любопытно поработать в моем институте над некоторыми проектами.

Глава 8

Проникновение в «Ковчег»

На джип было страшно смотреть: вместо колёс — ошмётки изорванной пулями резины, от чего казалось, что машина стоит на культях, капот вообще отсутствовал, похоже, вырванный «с мясом». Максим подошёл к «газону» и стал снимать его салон, сперва на фото, потом на видео. Он хорошо знал за собой «болезнь» всех операторов: бесстрастно видеть самые отталкивающие жизненные картинки сквозь видоискатель камеры. А потому уверенно направлял объектив на торчащие куски набивки сидений в том месте, где должны были сидеть их товарищи, на бурые пятна засохшей крови.

Только прекратив съёмку, Прыгунов разрешил себе немного эмоций: «Слава богу, что парни хотя бы не мучились — на них явно сразу обрушили шквал автоматного свинца… Трудно представить, что от них осталось хоть что-то напоминающее ещё живых людей»

Тем не менее, в реанимационном отделении гостям госпиталя продемонстрировали тела их товарищей, окутанные многочисленными трубками специальной аппаратуры. Правда, близко их не подпустили, позволили взглянуть на друзей через иллюминатор, объяснив, что посторонним вход в стерильное помещение реанимации запрещён.

— Наши специалисты с успехом поддерживают в них жизнь — бодрым тоном менеджера по связям с общественностью сообщил им господин без единого изъяна во внешности. Он был сама любезность и вообще излучал в отношении посетителей самое искреннее расположение.

— У нас тут никогда ещё не бывали русские, конечно, за исключением фрау Эльзы. Но она слишком давно уехала из вашей страны. Так что теперь мы счастливы познакомиться с настоящими русскими. Как вам Аргентина?

— Если не считать, что здесь замочили наших товарищей, то так ничего себе страна — в тон гиду мажорно ответил за всех Макс, чем заметно смутил улыбчивого провожатого.

Далее их путь лежал через приёмную с двумя миловидными секретаршами — в кабинет директора госпиталя. Это было просторное помещение со всем необходимым, чтобы проводить совещания в любом составе: от расширенного учёного совета до конфиденциального разговора в узком кругу за чашкой чая. В длинном ряду начинающейся от самой двери портретной галереи великих Прыгунов сразу отметил фотопортрет академика Павлова. Седобородый открыватель условного и безусловного рефлексов снисходительно прищуривался на него со стены.