Великая кошачья революция - Андрей Анатольевич Горбунов

мозгов придумать валерьянку. Умник возненавидел тебя, Пушок. Он стал презирать тебя за то, что тебе, а не ему открылся великий секрет производства божественного напитка…

Глаза Пушка превратились в тлеющие угольки зеленого гнева. А от слов о валерьянке изо рта потекли обильные слюни.

– …Ученый Кот забрал всю твою валерьянку, Пушок. А тебя запер в этой ужасной тесной клетке. Знаешь, что он делает сейчас? Я видел, когда пробирался к тебе. Он сидит на баране и поглощает кувшин за кувшином валерьянку. И смеется. Ученый Кот смеется над тобой вместе со всей оравой физкультурников.

Когти беляка заходили вверх-вниз по прутьям клетки.

– Без валерьянки Котафины скудеют на глазах. Кругом тлен. Коты перестали веселиться. Без валерьянки когти не попадают по струнам, и арфами сейчас подпирают двери. Страна умирает, Пушок. И только ты можешь спасти нас. Верни котам валерьянку! Верни ее в свое нутро!

– Р-р-р-р-р-р-р! – с готовностью отозвался Пушок.

– Ученый Кот предал тебя. Такой кот недостоин жить, Пушок. Убей его! И валерьянка польется рекой, морем. У нас будет целый океан валерьянки!

Пушку на миг показалось, что перед ним стоит Валерьянис. Забулдыга моргнул. У прутьев вновь был Лаврентикл. Председатель протянул запутавшемуся повесе кинжал. Лезвие обожгло трясущиеся лапы холодом.

– Восстанови справедливость, сынок, – отчеканил незваный гость и растворился в темноте.

Пушок медленно опустился на подстилку. За последний месяц кот сильно сдал. Он перестал следить за своим мехом, и тот обильно скатался. Шерсть из белой стала грязно-серой. Половина усов сломалась, а нос превратился в одну большую ссадину – результат пьяного столкновения с мостовой. Но внешний вид сейчас волновал поблекшего красавца в последнюю очередь. Его воспаленный мозг раз за разом прокручивал слова Лаврентикла. И картина ужасного перевоплощения Ученого Кота из лучшего друга во врага-завистника становилась все отчетливее. Пушок сжал кинжал в лапе. Неподалеку раздались шаги. Они приближались. Беляк спрятал клинок за спиной.

Это был Ученый Кот. Он катил ночную лежанку Пушка.

– Ну как ты сегодня, дружище? – закатив агрегат в скромные апартаменты валерьянника, поинтересовался умник. Дружище в ответ зловеще улыбнулся. Но Котэлла принял улыбку за самую искреннюю. – О, я гляжу тебе, наконец-то, лучше. Вот видишь, не сошелся свет клином на твоей валерьянке. А я тебе твою старую лежанку принес. Мне кажется, в ней ты будешь лучше спать.

Пушок до боли в подушечках сдавил рукоятку. В его больной голове правил бал Лаврентикл: «Ученый Кот предал тебя. Из злой черной зависти. Он забрал у тебя валерьянку! А тебя запер в этой ужасной тесной клетке. Такой кот недостоин жить. Убей Ученого Кота!»

– Я, кстати, разобрался в твоей лежанке. И понял, почему ты засыпаешь в одном месте, а просыпаешься в другом. Это не только и не столько лежанка…

Умник продолжал говорить, но Пушку было все равно. Он встал с подстилки, вплотную подошел к лучшему другу, которого знал тысячи лет, заглянул в его добрые, умные зеленые глаза. И по самую рукоятку вонзил кинжал в сердце.

Ученый Кот не закричал. Он пораженно посмотрел на Пушка, потом попытался в последний раз что-то ему сказать. Но не смог. И навсегда упал под лапы своему убийце.

В тот самый момент, когда тело глухо ударилось о землю, в мозгу Пушка что-то щелкнуло. Его сознание стало кристально ясным. Единственное, что сохранилось от былого валерьянизма, – это дрожь в лапах. Но она не имела к валерьянке никакого отношения. За секунду в голове беляка сложились все кусочки утерянной реальности, и Пушок понял, ЧТО он сделал. Убийца посмотрел на свои лапы – они были в крови. Он долго, очень долго пытался докричаться до мертвого, уже не ученого, кота. Дрожь била страшно и беспощадно. Но ей было не сравниться с самим Пушком, который причинял себе адскую боль одним краешком фатального воспоминания. Раздавленный повеса, съежившись и сгорбившись, подошел к родной ночной лежанке, с десятой попытки открыл крышку и залез внутрь. Там он свернулся в жалкий комочек и попытался перестать существовать.

14

Через час в загон пришел Котобилдий. Он понимал, что пообещал Ученому Коту отдать свой любимый спортивный инвентарь Пушку. Но все-таки рассчитывал, что задохлик разрешит ему в последний раз поупражняться. В загоне стояла страшная темень. Физкультурник позвал – никто не откликнулся. «Видимо, Ученый Кот повел Пушка гулять», – решил цараптанец. Вдруг его лапы больно ударились обо что-то гладкое и тяжелое. «Гантеля!», – обрадовался здоровяк и решил, пока друзья не вернулись, одолжить у беляка возвращенную вещь. Крепыш на ощупь захлопнул крышку, закинул тяжеленный агрегат на плечо и вышел. Идти в саму Цап-Царапту Котобилдий не собирался. Там уже все спали. Поэтому физкультурник отправился на гору Кирдыкай. После двухсот одиннадцати жимов передними лапами упражнение не задалось. «Странно. Обычно я спокойно делаю по двести пятьдесят раз, – нахмурился Котобилдий. – Видимо, я сегодня баранины переел». Здоровяк поднапрягся и поднял серебристую гантелю еще раз. Но он не рассчитал силы: лапы свело, и криогенная камера рухнула на каменный склон. Колесики почувствовали под собой твердь и, не раздумывая, начали крутиться. Однако едва они развили приличную скорость, как земля закончилась. Спустя тридцать секунд агрегат оказался на дне пропасти.

В ту ночь на Цап-Царапту впервые обрушился град. Да такой крупный, что легко разбивал кувшины. Несколько градин врезались и в криогенную камеру. Оживший таймер в ответ заругался датой «431 год».

Жизнь 5

Зарожденье пушкианства

1

В темноте светились лишь два зеленых уголька. Они хаотично бегали из стороны в сторону. Четыреста тридцать один год заморозки благополучно истек, однако хитроумный механизм не спешил открывать крышку криогенной камеры. Сориентироваться в кромешных условиях для очнувшегося Пушка не составило труда: его глаза прекрасно видели в темноте. Другое дело, что смотреть в запертом агрегате было совершенно не на что. Лапы безрезультатно скользили по линялой обивке. Им на помощь вскоре пришли когти, которые со знанием дела принялись драть бархатную ткань. Но итог был тот же. Вместе с нарастающей паникой в кошачью голову полезли неприятные воспоминания.

– Я убил Ученого Кота! – прошептал Пушок. Его затрясло, слезы ручейками потекли из зеленых глаз. Будто и не прошло четыреста с лишним лет. Будто он только вчера вонзил нож в сердце лучшего друга. Беляк обреченно зарычал и стал остервенело колотить пушистыми лапами по обивке. В истерике он не обратил внимания, что один из ударов пришелся по еле заметному бугорку в левом верхнем углу камеры. От крепкого