Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью - Александр Иванов

Менялся ли Олег как человек на протяжении последующих девятнадцати лет от нашей первой встречи? По крайней мере, в отношении меня, нашего знакомства, нашей дружбы, нашей работы и наших старых отношений — никогда! Я никогда этого не замечала. У него могла измениться причёска, костюм: плюс — минус. Я даже считаю, что он внешне не очень менялся в том смысле, как говорят о человеке: «старый», «возраст»… Возможно, в зависимости от настроения, как у нас всех бывает: сегодня мы с вами веселее здороваемся, а завтра, может быть, грустнее. Просто говорим: «Не обращайте внимания — у меня мысли печальные». И Олег, когда у него было плохое настроение или он был зол, это мог сказать.

Ушёл Олег от нас молодым. Тридцать девять лет — это не возраст. Но, безусловно, при его внешности, при всём том, что он делал и успел сделать, — он запомнился людям.

Работой он был одержим. И жизнью — тоже. Потому что наша работа — это отражение жизни. Работаем, немного спим и снова работаем. А значит, жизнь наша там, где мы работаем. Олег всё в жизни делал с хорошей, «доброй злостью». А работал он, как зверь, потому что успевал всё. Например, он летит на Север сниматься на «Ленфильме». Но на «Мосфильме» в это время тоже снимается. И в театре играет. И ещё — на телевидении. И на радио записывается. И успевает ещё что-то дома делать…

Это очень трудно. И, наверное, в этом тоже причина того, что его так рано не стало. Потому что силы Даля были не бесконечны.

Почему его так любит нынешняя молодёжь? Да вы в глаза его посмотрите!..

А если серьёзно, то считаю, что он создал экранное представление о хорошем, бесшабашном, немного хулиганистом молодом человеке, который очень независим, что сегодня импонирует молодому поколению страны. Он — «там», но выглядит и держится и ведёт себя, как их сверстник.

Потому я и говорю, что для меня он за все годы не менялся, оставаясь при каждой встрече таким же.

Проживи он ещё лет сорок — а дал бы Господь — и сто сорок! — он всё равно бы остался прежним — вечно юным, искренним, честным Олегом Далем.

Быть может, волосы стали бы другого цвета, но это мало значит в душевной красоте человека.

Москва, 27 февраля 1992 г.

Герман Качин

Молодые годы

К съёмкам фильма «Первый троллейбус» Олег Даль уже имел реноме «восходящей звезды». Эта слава шла за ним, как за очень талантливым молодым актёром. Но сразу хочу оговорить тот момент, что ни близким Олегу человеком, ни, тем более, его другом я не был. А просто был с ним очень хорошо знаком со времён наших первых шагов в кино, с нашей кинематографической юности, а юность ещё не обременена какими-то званиями, какой-то славой — полная демократия, открытые товарищеские взаимоотношения, когда за плечами ещё ничего нет, а впереди только маячит что-то. Поэтому наши отношения были столь открытыми, приятельскими и, в общем-то, без всяких «вторых планов».

Фильм «Первый троллейбус» снимал Анненский — очень известный наш режиссёр. К нему по-разному можно относиться… На мой взгляд, он не был каким-то «глубоким режиссёром», но это был профессионал. Это порой важнее, потому что я лично снимался у очень умных, тонких режиссёров, а картина ни черта не получалась, потому что профессионализм — то неоценимое качество, которое или приобретается большим трудом, если человек к нему стремится и выстрадал это, или оно уже врождённое. Этот режиссёр был профессионал, и он чётко знал, что ему надо, на чём он будет «продавать» эту картину и какие исполнители нужны для этих ролей. Я немножко отвлекаюсь, но, по-моему, это важно. У Исидора Марковича Анненского процесс выбора актёров был всегда очень длительным, поэтому то, что отпущено на подготовительный период — выбор актёров, пробы — и занимает месяц (тогда картины медленно снимались), у него могло длиться два месяца. Он очень тщательно подбирал актёров. И в этом был залог успеха всех его фильмов, потому что он выбирал исполнителя так точно, что тот «ложился» на свой образ совершенно идеально и режиссёр уже почти не вмешивался в работу на площадке. Не помню, чтобы он кого-то там учил, натаскивал, — нет. А потом, мы играли самих себя. Мы играли эту какую-то молодую рабочую бригаду. Фильм был, конечно, тех времён. Примитивный, лозунговый «плакат» нашего дерьмового социализма, короче говоря. «Комсомольская правда» тех времён. Но, как ни странно, всё равно этот фильм смотрелся. Почему? Потому что тогда была, как мы её теперь называем, «хрущёвская оттепель»… Да, это при Хрущёве всё было. Играя эту комсомольско-молодёжную бригаду, произнося все эти лозунговые монологи-диалоги, не специально, конечно, но невольно мы привносили своё отношение, поэтому всё это звучало как-то очень иронично. И зритель сразу чувствовал, что ребята играют в активных строителей «нашего социалистического завтра», но «не верят ни в чёрта, ни в бога». Это сразу было видно на экране. Вот так мы этих комсомольцев и «ваяли» в этой картине, потому что сами действительно относились к этому с иронией.

Актёры все были только-только оперившиеся: кто закончил, кто — ещё нет. Олег, по-моему, закончил училище к этим съёмкам. Там была собрана такая плеяда — человек тринадцать нас там было. Все почти были одногодки. Я был чуть постарше, года на два, уже играл в Театре киноактёра. Был там Миша Кононов, совсем молоденький, Дима Щербаков с Таганки, Витя Борцов из Малого театра, Ира Губанова (она играла героиню, водителя этого троллейбуса, на котором мы каждый день на работу ездили по сюжету), Саша Демьяненко, с которым мы уже были знакомы и даже работали. Трудно мне сейчас всех ребят вспомнить, потому что некоторые куда-то пропали… Был такой Володя Колокольцев и актриса из Латвии Аида Зайце. В общем, собралась компания «гуляй-поле — банда Махно», как нас тогда называли. Не то чтобы мы хулиганили, что-то вытворяли… Мы были совсем молодые и абсолютно ничем не обременены — никакими служебными обязательствами, потому что многие были ещё вне театра. Олег очень хорошо острил на эту тему. Когда нас начинали унимать, он говорил:

— Жаловаться на нас пока можно только в ДОСААФ.

Это была его поговорка, и мы её все подхватили и — чуть что — сразу отговаривались ею. Это было то самое короткое счастливое время, когда на нас ещё и совершенно не давил груз какой-то служебной, семейной ответственности, и мы были в полном смысле свободные люди. Свободные начинающие художники. Маленькие ещё художники.

Снимался фильм в Одессе. 1963 год. Лето. Жара дикая. Троллейбус этот был весь раскалённый, даже сидеть невозможно на сиденьях — поливали их водой, чтобы можно было сниматься. И всё это в городе, каждый день. Прямо скажем, душновато было. Жили мы в старой одесской гостинице — очень известной, уже вошедшей в анналы нашего кинематографа под названием «Куряж». Этот «Куряж» прошли процентов восемьдесят кинематографистов всех профессиональных направлений: режиссёры, операторы, актёры, сценаристы — все, в общем. Это было старое здание, крепкой, правда, постройки. Отдельных номеров там, естественно, не было, поэтому жили мы по многу человек в комнате. Ну, когда по многу человек собирается, то, сами понимаете, ни дня без розыгрыша, ни дня без каких-то фантазий: куда пойдём и что сегодня ещё придумаем.