Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью - Александр Иванов

Ещё у нас с Олегом было забавное заочное пересечение по линии общества «Знание». Приезжаю с концертами в Курский областной театр драмы им. А. В. Луначарского. Это было в октябре 1975 года. И перепуганный встречающий от «Знания» меня спрашивает:

— Надеюсь, вы не будете говорить со сцены так, как недавно у нас выступал Олег Иванович Даль?

— А что такое он говорил?

— А он совершенно не заботился о своём реноме актёра. Не рассказал таких вещей, которые интересно знать людям. Он выходил к зрителям таков, каков есть: «Ну, спрашивайте — я отвечу…» А если не спрашивали, он поворачивался и уходил со сцены. Или начинал говорить такую заумь, которая в Курске не интересна. Баек, даже киношных, никаких не порассказывал…

То есть у них было такое впечатление, что он неуважителен по отношению к залу, к той публике, которая пришла на встречу к ним. А я приехал ровно через месяц после Олега. Решил ещё поразузнать, как и что. Вечером, перед выступлением, спрашиваю администратора:

— А кто у вас тут ещё из актёров был?

— Да, вот, Даль был.

— Ну и как?

— Странный очень человек.

— Что-о?

— Да он, вот, выходит и начинает абсолютно на китайском языке говорить, а им же хочется совершенно другого…

И тут, я считаю, со стороны Олега это было неправильно. Он же умный человек, и должен это понимать! Да, ты едешь зарабатывать деньги от общества «Знание». Но: или ты это принимаешь и говоришь с рабочим классом. Или ты встречаешься только в Дубне или Академгородке, где можно говорить о проблемах Беккета и Ионеско. Безусловно, в кинотеатре не стоит рассказывать, что твоя первая жена была Дорошина, но человек, который снимается очень много и в разных ролях, должен говорить со своими зрителями на доступном им языке.

Да ещё при том, что твоё выступление, по сути, второе отделение к концертной версии «Сорок первого» Бориса Лавренёва!

Тогда одновременно появились эти спектакли, они назывались «Поющие пески». Впервые их сыграли в Театре Моссовета Гена Бортников и более-менее молодая Ия Савина. Потом стал играть в литературном варианте Вася Лановой. Это была очень соблазнительная для выездных выступлений вещь: два актёра, одно отделение в концерте… Такой укороченный вариант спектакля. Не знаю, что с Олегом произошло в Курске, но — не заладилось. Может, он был тогда в своей плохой форме…

Олег Даль — редкое явление в российской культуре — это бесспорно. Иначе это не вызывало бы такого огромного интереса спустя столько лет, как его нет. В каждом из нас, актёров, в большей или меньшей степени идёт внутренняя душевная работа. И Олег, в силу своего Таланта (может быть, он этого и не хотел специально!), делал 700-местный зрительный зал свидетелем и соучастником этого чуда — на каждом спектакле. А это — главное чудо театра, если оно есть. Но люди ведь любопытны не только к деталям личной жизни. Тем более — придуманная трактовка, отработанная технология — это всё можно сделать, осуществить. А Даль ведь это, по всему, делал не специально — он иначе не мог! Природа его души предполагала только такой вариант.

Потом, у него ментальность была совершенно фантастическая. Особенно в кино. В «Утиной охоте» — это боль, с которой непонятно, как человек живёт. То, что эти люди уходят рано, — это совершенно естественно, потому что с такой болью и внутренним страданием нельзя долго жить: в конце концов, организм не выдерживает. Это очень редкое явление, и в этом финале нет ничьей вины. Просто так сошлись звёзды. Родители, создавшие вот этого человека, который взял на себя всю эту боль и смог её выразить, понимая про себя, как мне кажется, абсолютно всё. Да, сгубил себя. Но он по-другому жить не мог.

Артисты так вообще редко живут. Это — удел поэтов и художников. Это их категории и настроение. Потому что артисты всё-таки — лицедеи. И наше искусство — публичное. Хотя Олег немного рисовал и писал — для себя. Вроде бы всё соединяется, но у артистов это бывает редко. Художник и поэт творят наедине с собой, а мы — и это всё-таки в природе нашей — мы хотим нравиться!

А у меня такое впечатление, что Олегу, в общем-то, было это всё равно, его это не интересовало. И по-другому он не мог. Это уже данность такая. Зал был ему не так важен. И поэтому всё, что с ним в жизни приключилось, носило сугубо закономерный характер.

Москва, 28 января 1994 г.

Лариса Виккел

Светлоглазая добрая злость

С Олегом мы встретились, когда были очень-очень молодыми. Смотришь на его фотографию 1962 года — совсем мальчик! А ведь я была помладше него, у нас разница — год.

Он — из театрального училища. Я — из ВГИКа. И хотя каждый любил своё, ВГИК тогда котировался выше, чем другие актёрские школы. И не потому, что это действительно было лучше. Просто считалось, что у нас лучше выход в кинопроизводство, чем у ребят из театрального. А в кино мечтали сниматься все — и без кокетства.

Путь моего попадания в съёмочную группу фильма «Человек, который сомневается» был очень простой. Мою маму должна была играть Люба Соколова. И она сказала:

— Есть только одна девочка, которая точно сможет… Мы с ней уже работали: она — дочка, я — мама. И она железно должна здесь быть. Это Лариса Виккел. И больше — никто…

Таким образом я в эту работу и пришла.

Но Любочка — человек своеобразный, с режиссёром она потом быстро «разошлась во мнениях» и ушла со съёмок. А я осталась. Маму же мою играла Нина Меньшикова.

Начались съёмки и наша работа с Олегом. Подошла к нему в первый раз, в лицо посмотрела: глаза — абсолютно светлые! И человек — такой светлый-светлый!..

Прежде я не знала о его люблинском дворовом детстве — а это, безусловно, глубокий отпечаток на жизни такого человека. Но иногда он при мне бывал в таком настроении — ну, очень злой! Я говорила:

— Олег, ну зачем ты?.. Ты на себя посмотри!.. Ты тонкий, стройный и с такими… глазами!.. И ты — злой? Ты же до-о-брый!..

— Нет! И не делай из меня «доброго»!! Я — злой!!!

Как мне кажется, он в себе это даже культивировал, накручивал. У каждого в глубине души что-то есть. А у него было это. И в работе, и до работы, и после — он был «злым». Вероятно, на съёмках это ему помогало.

…А последняя наша с ним встреча была на «Мосфильме», в самом начале июля 1980 года. Обед в съёмочных группах объявляют приблизительно в одинаковое время. И мы с ним встретились просто в столовой, внизу корпуса. Я подошла к нему:

— Слушай, я тебя не видела тыщу лет! Ты как живёшь-то? Олежка, как ты живёшь?

И он неторопливо ответил вот что: