Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков

— Желаю успеха, Сашок!

Вернулся к Альмухаметову.

— Подойди к Саше тактично, Ибрагим Алексеич. Парень волнуется. Скорость увеличивай постепенно.

— Понятно, мастер. Хороший малайка Саша, сделаем тактично, — засмеялся Альмухаметов, и глаза его лукаво блеснули.

5

Саша понимал, что только от него зависела теперь сегодняшняя проходка, которую, по его мнению, так неосмотрительно затеял Альмухаметов. Чтобы добиться такой скорости бурения, нужно работать самым бешеным темпом, требующим всего твоего умения, выносливости, сноровки. Но Саша решил выдержать, чего бы это ни стоило. Иначе стыдно в глаза ребятам смотреть будет… Скажут: эх, ты, не можешь, так и не брался бы… Да еще мастер своими словами душу разбередил: «От тебя, Сашок, сейчас все зависит!» Ну, как после таких слов не выдержать?..

Саша застегнул пряжку предохранительного пояса, осмотрелся и махнул Альмухаметову рукой: начинай!

Вопреки ожиданию, Альмухаметов начал подъем как обычно: огромный талевый блок с подъемным крюком, способным выдержать нагрузку в сто пятьдесят тонн, останавливался точно на уровне полатей. Пока внизу бурильщик, Клюев и низовой рабочий Миша Рыбкин отсоединяли свечу от общей секции труб, Саша закреплял ее толстой узловатой веревкой, чтобы свеча не отходила от края люльки, потом проволочным крючком подтягивал свечу к себе, открывал элеватор, освобождал трубу от веревки, и быстрым сильным толчком заводил ее за приспособленный для этой цели деревянный брус — «палец». В этот момент блок, мягко шурша, скользил вниз, чтобы там подцепить новую свечу.

Саша вошел в ритм, и только тогда, когда было поднято и установлено около десяти свечей, он вдруг почувствовал, что скорость подъема постепенно нарастает, и он, бессознательно подчиняясь этому нарастанию, сам начинает работать все быстрей и быстрей. Саша заволновался. Только бы не сорваться с ритма, только бы не замешкаться, успеть сделать все быстро и точно! А темп увеличивался с каждой свечой. Саша видел теперь, что блок поднимается к нему не как в начале — плавно, постепенно, а с неудержимой скоростью, от которой содрогается вся вышка. Даже страшно становилось: а вдруг Альмухаметов не рассчитает, не успеет затормозить и эта многотонная стальная махина врежется в самый верх вышки — в кран-блок? Ух ты! — страшно представить, что тогда получится!.. Но к удивлению Саши, блок останавливался у полатей так же точно, как и в начале подъема.

Саша считал свечи… Лоб у него взмок, горячий пот заливал глаза, во рту пересохло.

— Двадцать восемь… Черт!.. Неужели Альмухаметов забыл о тридцать третьей?..

Саша посмотрел вниз и показал Альмухаметову кулак. Тот, по-видимому, не понял, и, махнув приветливо рукой, белозубо рассмеялся… Неужели не помнит? Ведь всю обедню испортит!.. Саша снова посмотрел вниз и отшатнулся: вырастая с каждым мгновением, блок стремительно мчался вверх с тридцать третьей!.. Вот он остановился. Саша с отчаянием посмотрел на конец трубы и зло выругался. И было с чего. Над нижней люлькой, в которой работал Саша, находилась еще одна для приема более длинных свечей. Тридцать третью же нельзя было принять ни с нижней люльки, так как этому мешала верхняя, в блок которой упирался конец трубы, ни с верхней — для этого труба была коротка… И кто такую свечу наращивал? Все верховые мучились с ней, она задерживала, мешала. Виновника не нашли, хотя и ругались каждый раз до хрипоты.

Саша закрепил свечу веревкой и уже хотел завести ее за палец, как блок тронулся и начал опускаться… В следующее мгновение Саша увидел, как он легонько (это Саше так показалось) ударился боком о муфту трубы, труба качнулась в сторону Саши, веревка, поддерживающая свечу, дала слабину и ее узел, который служил стопором, выскочил из выреза в краю люльки… Саша от ужаса широко раскрыл глаза и закричал тонко, пронзительно… Освобожденная свеча, как бы нехотя начала падать в ту сторону, в которую была наклонена. Вот она ударилась о противоположный край полатей, отскочила и, круша все на своем пути, волчком завертелась по буровой… Альмухаметов сорвал с себя собачий малахай, шлепнул им о грязный пол и, яростно топча его ногами, визжал что-то страшное на непонятном татарском языке…

Глава пятая

1

— Не ждал, не ждал… Проходи, — Вачнадзе отодвинул папку с бумагами, поднялся из-за стола и пошел навстречу Галине. — Здравствуй, садись-ка вот сюда, посмотрю на тебя. Почему не заходишь? Раиса все уши мне прожужжала — где, что, да по какой причине…

Галина смущенно улыбнулась.

— Что-то вы очень радушно встречаете меня, Лазарь Ильич…

— А почему бы и нет? — Он взял со стола портсигар, постукал по его блестящей крышке папиросой и неожиданно спросил:

— Значит, по делу пришла?.. Насчет работы?

Галина не ответила. Пристально вглядываясь в большеносое лицо Вачнадзе, тихо вздохнула.

Вачнадзе посерьезнел.

— Чего вздыхаешь?

— Так… Думаю, как быстро время летит… Поседели вы сильно…

Вачнадзе тихо проговорил:

— Время не щадит.

Они помолчали, каждый думая о своем.

— Да, я пришла насчет работы, — наконец ответила Галина на вопрос Вачнадзе.

Он согласно кивнул головой.

— Я знал об этом… И уже позаботился о тебе…

— Вот как?

Он поднялся и, ссутулив плечи, большой, угловатый, заходил по кабинету.

— А ты как думала? Я же знал, что ты придешь ко мне, некуда тебе больше идти… Я даже знаю, о чем ты еще попросишь…

— О чем же?

— Ну, скажем, о квартире…

Галина кивнула:

— Верно.

— И еще…

Галина насторожилась. Вачнадзе подошел к столу, раздавил о дно пепельницы окурок.

— И еще о письме…

Галина покраснела, опустила голову. Откуда он знает? Никита рассказал? Лазарь и Никита давнишние друзья, и, конечно, Никита не мог не рассказать ему. И все-таки неприятно… Нет, об этом не говорят даже близким друзьям… Впрочем, почему же не говорят? Сказала же я Насте, почему ушла от Никиты… Вот и он так. Не выдержал, пожаловался… А может, Никита ничего не рассказывал, — просто Алеша попросил Вачнадзе передать мне письмо… Но почему вдруг Алексей Кедрин и его письмо ко мне? Нет, значит, все-таки Никита рассказал… Что ж, так, пожалуй, даже лучше…

Вачнадзе задумчиво смотрел в покрытое морозными искрящимися узорами окно. После непродолжительного молчания вдруг заговорил как-то нерешительно, видимо, тяготясь обязанностью вести такой разговор:

— Извини, что, может быть, так… тяжеловесно вламываюсь в твои взаимоотношения с Никитой Петровичем… Но промолчать не могу. Хотя бы по долгу дружбы с вами… Можно задать тебе один вопрос?

Галина помедлила, ответила.

— Я слушаю.

— Ты решила совсем порвать с ним?

— Да.

Вачнадзе резко повернулся к Галине:

— Но почему? Объясни, пожалуйста. Я все время думаю об этом и ничего не могу понять… За вас больно,