На острове Колибрия - Реджинальд Кофмен

Пока Ариадна не стала женой другого и королевой, Вильяма Ванастрена Копперсвейта нисколько не трогал вопрос о форме правления в этой стране. Она сделала допущение, которого ему было больше чем достаточно: он смело взял ее прекрасные руки в свои.

– Скажите мне правду, – просил он с пылающим взором и бешено бьющимся сердцем, – вы… не любите короля?

Лесные озера ее глаз подернулись печалью. Но она решительно сказала:

– Глупая девочка бежала со своей маленькой родины, потому что не любила ее правителя; более зрелая женщина вернулась…

Он сжал ее руки и, наверное, сделал ей больно, но она не поморщилась.

– Да? – шепотом торопил он ее.

– Более зрелая женщина вернулась, – повторила она и склонила голову, – чтобы постараться исполнить свой долг.

Потеряна? Нет, он не согласен потерять ее, по крайней мере он не отдаст ее так просто. Копперсвейт ощутил досаду от ее слов. Он к этому привык: со вчерашнего вечера у него было довольно практики!

– Свой долг? Ваш долг? – Его голос звучал хрипло. – Долг выйти замуж за криворотого кузена и тем спасти ему его должность? Что вы понимаете под словом «долг»? – Билли все больше разгорячался; он все еще держал, теперь безвольные, руки принцессы, но не смел смотреть ей в глаза, устремленные, как он это чувствовал, на него. – Если вас не интересует король, то, может быть, вы… Скажите мне: есть кто-нибудь? – Он поднял теперь свои голубые глаза. – Есть ли кто-нибудь другой?

Веселый солнечный свет пробивался сквозь деревья, росшие почти у самых стен дворца. Нигде на свете, даже в тропиках, нет такого яркого и такого жестокого солнца, как в странах Средиземного моря. Солнечные зайчики плясали по стенам маленькой комнаты. Копперсвейт подумал, что никогда в жизни он не увидит ничего столь прекрасного и в то же время более хватающего за душу, чем улыбка принцессы Ариадны в этих танцующих пестрых лучах.

– Бывают вещи неосуществимые, – еле слышно сказала она. – И для принцесс они даже чаще неосуществимы, чем для других.

Тогда лишь он ясно понял непреодолимость стоявших перед ним препятствий. Но если есть вещи неосуществимые, то есть также и вещи невыносимые. Билли мгновенно бросил вызов вселенной. Он стер последние следы своей западной сдержанности и храбро ринулся в омут:

– Нет! – воскликнул он. – Там в Америке вы назвали себя моей женой. – Он уже опять высоко держал голову и был настоящим мужчиной. – Я даже не спрашивал вас тогда; вы сказали это сами, сказали, что вы моя жена. Прекрасно, моей женой вы и будете!

Он широко раскрыл объятия. Амуры, вырезанные и нарисованные над головами этих двух смертных – разве эти маленькие греческие божки не улыбались в эту минуту?

– Я не уеду до тех пор, пока вы не уедете вместе со мной!

Где же был Загос? По-видимому, его отодвинула в сторону с его поста за дверью рука его законного начальника, которому он обязан был повиноваться.

Без всякого предварительного стука, без всякой просьбы о разрешении войти, дверь комнаты царственной пленницы открылась и в ней показалась фигура барона Раслова. Своим обычным масляным тоном он произнес:

– Тысяча извинений, ваше королевское высочество. Здесь его величество, и с ним его преосвященство митрополит Афанасий.

Глава XIII. Американское вторжение

Голубые глаза Билли уставились на барона, который даже не улыбнулся. Принцесса сказала: – Попросите их. Голос ее королевского высочества был… ну, он был именно таким, каким, по мнению Копперсвейта, и должен был быть голос королевского высочества. Но ее осанка в эту минуту была далеко не королевской. Как только закрылась дверь, временно скрыв за собой кланявшегося барона, лицо принцессы Ариадны, которое и так казалось бледным, стало белее каррарского мрамора. Ее глаза блестели, как у затравленной лани.

Она испугалась. Та же самая женщина, которая спокойно смотрела в лицо разбойникам, ворвавшимся в кафе на Ректор-стрит, здесь во Влофе испытывала страх перед кем-то, облеченным властью. Но она боялась не за себя: Билли ясно видел, что это страх за него.

Его сердце забилось, и дыхание стало частым, когда он это понял. Она протянула вперед руку, как бы отталкивая его от себя:

– Вы должны уйти!

– Не хочу, – сказал Билли.

Он схватил ее руку. Он покрыл ее поцелуями. Но он целовал ее не так, как целуют в знак феодальной преданности или в знак прощания. Он перевернул этот белый цветок и целовал розовую ладонь.

Принцесса Ариадна выдернула руку. Ее лицо снова пылало, но теперь таким румянцем, который мог бы украсить щеки любой простой девушки. Только речь ее осталась царственной:

– Мистер Копперсвейт, люди не говорят мне: «не хочу».

Их взгляды встретились. Она высоко подняла свой властный, но все же такой нежный подбородок. Он плотно сжал губы, потом сказал:

– А я говорю.

Бесполезно думать о том, чем окончилась бы борьба его и ее воли. Факт тот, что она была прервана звуком открываемой двери. В комнату с амурами ворвался громкий голос, который доложил:

– Его величество! Его преосвященство митрополит!

Первым вошел король, за которым на некотором расстоянии следовал его премьер, предшествуемый третьим посетителем. Павел III был в штатском костюме из серого английского сукна. Он был видный мужчина, но глаза его светились неприятным блеском, а рот улыбался еще более язвительно, чем накануне в театре. Непосредственно за ним, как бы претендуя этим на почти равное положение, шел высокий длинноволосый и длиннобородый аскетического вида старик в облачении с пурпурными и золотыми полосами. Это был Афанасий, архиепископ Влофа и экзарх Колибрии.

Приветствие митрополита было медлительно и церемонно. Он слегка наклонил голову, потом поднял правую руку и перекрестил принцессу. У старца было энергичное, но не лишенное доброты лицо, и он понравился Копперсвейту.

Король Павел, напротив, был сух и почти резок. Он склонился над рукой своей кузины.

– Кто это?

Легкий кивок головы относился к Билли. Было более чем очевидно, что его величество заранее знал ответ на свой вопрос. Тем не менее он допустил, чтобы американец был представлен ему.

– Да, мистер Копперсвейт, – не без достоинства сказал король. – Я сожалею, что помешал утреннему визиту джентльмена, визиту, сделанному до обычного предварительного появления при дворе.

Грудь принцессы вздымалась от волнения.

– Я послала за мистером Копперсвейтом, – сказала она.

– Я осведомлен об этом, кузина. – Король слегка поклонился. – Как я только что сказал, мистер Копперсвейт, я очень сожалею, что помешал вам. Но государственные дела стоят выше личных склонностей. Мне необходимо видеть ее королевское высочество наедине.