На острове Колибрия - Реджинальд Кофмен

«По-видимому, – подумал Копперсвейт, – одно из дел республиканца в монархии, это развивать в себе острое зрение».

– Гм! Вы не единственное заинтересованное лицо, – сказал Билли.

Как только эти слова слетели с его губ, он понял сделанную им ошибку. Темные глаза его посетителя блеснули; рука, теребившая бородку, опустилась к карману, в котором обычно носят бумажник.

– Мистер Копперсвейт! – Он говорил сухим деловым тоном, удваивавшим оскорбительность его слов. – Наконец-то мы поняли друг друга! Я сейчас же уплачу вам за этот документ десять тысяч хрузо.

Билли сам был виноват в случившемся и знал это. Его невинные, но необдуманные слова навлекли на него это оскорбление, хотя было очевидно, что Тонжеров явился в миссию, заранее приготовившись сделать такое предложение. Тем не менее Копперсвейт поступил приблизительно так же, как Фредерик Доббинс при подобном же случае с графом Ласковацем в нью-йоркском клубе. «Пусть спорят между собой, – подумал он. – А кстати, этот джентльмен едва ли знает, что я уже больше не состою на службе у правительства Соединенных Штатов». Билли встал.

– Я сегодня не продаюсь!

Тонжеров растерялся. Его лицо отразило полное недоумение.

– Будьте здоровы, – сказал Копперсвейт.

Он сказал это так, чтобы сделать излишним всякое продолжение разговора. Политический деятель встал и покинул миссию.

Глава XII. Сердце принцессы

Несколько минут Билли стоял в ущерб своему достоинству на ступенях миссии и смотрел, ничего особенного не обнаруживая, в оба конца Рыцарской улицы. Посещения барона и республиканца были довольно забавны, но… принцесса, принцесса!…

Однако список утренних посетителей мистера Копперсвейта вовсе не оказался исчерпанным. Почти в ту же секунду, когда незаметная и даже невзрачная карета Тонжерова свернула за угол, с противоположной стороны показался новый посетитель, тоже стремившийся видеть Билли, который, очевидно, сразу стал важной персоной во Влофе.

Лейтенант Кароль Загос, в лазурной пелерине, в форменном платье, облегавшем его, как новая перчатка, приближался быстрой, чтобы не сказать нервной, походкой. Он взбежал по ступенькам шагами, в которых с утренней свежестью молодости явно сочеталось беспокойство.

Он щелкнул каблуками. Потом отдал честь. Потом протянул Билли руку.

Билли – он недаром обучался военному строю! – с серьезным лицом повторил эту церемонию и сказал:

– Вы читаете мысли, Загос! Ведь вы нужны мне до зарезу, и вас-то я сейчас и высматривал.

Загос отнюдь не был глуп. Он был только добродушен и обладал даже известным чувством юмора. Вытерев свой влажный лоб, он вежливо сказал:

– В таком случае, я жалею, что пришел так поздно. Мы здесь во Влофе не привыкли рано расставаться с постелью.

– Ну, не знаю! – сказал Билли, подумав о двух посетителях, опередивших лейтенанта в это утро.

– Да, мы поздно встаем, – повторил Загос. – Но я не хотел бы, чтобы вы думали, что я пренебрег вчера вечером своим долгом.

Голубые глаза Копперсвейта проявили ровно столько любопытства, сколько он считал необходимым после слов лейтенанта.

– Принцесса, – сказал офицер, понизив голос и приложив руку к фуражке, – принцесса, как вы помните, приказала мне охранять вас. Так куда же, скажите на милость, вы вчера ушли?

– Домой, – сказал Билли, – сюда.

– Да, конечно. Я понимаю. Но куда сначала? Я потерял вас в толпе при выходе из театра.

– Совершенно верно, – согласился Билли, – это вполне понятно. Там была давка.

Загос обладал скромностью. Он не стал больше выспрашивать и только заметил:

– Но вы добрались домой благополучно?

– Взгляните на меня и убедитесь, – ответил Вильям.

– Я очень рад. Приблизительно через час после театра, нигде не найдя вас, я прошел по Рыцарской улице и видел вас у окна. Полагаю, что это было окно вашей спальни. Тогда я решил, что вы дошли домой целы и невредимы…

– У вас большие способности к логическим выводам, лейтенант.

– Благодарю вас. Удостоверившись, что с вами не случилось ничего плохого, я пошел домой и лег спать.

– Гм! – Билли все еще не мог вполне отделаться от дипломатического тона. – Так вы видели меня в окне. Скажите, это все, что вы видели?

Кароль Загос был озадачен:

– Д-да, кажется, больше ничего.

– Очевидно, ложе веселого молодого офицера не было сделано из роз, по крайней мере – не из одних их лепестков. Взвод его полка был назначен королем нести личную охрану при принцессе Ариадне^ но лейтенант был искренне предан принцессе, а она приказала ему охранять этого, в общем симпатичного, но слишком предприимчивого и, в сущности, совершенно неизвестного американца.

Билли догадался о затруднении своего друга.

– Гм, – произнес он еще раз.

– Разве… Вы хотите сказать, что я мог видеть еще что-нибудь?

Копперсвейт увильнул от ответа. Он счел, что так будет надежнее. Тут на каждом шагу ему угрожали бездонные омуты, а он признавался себе, что не имеет понятия о том, что таится даже на самой их поверхности.

– Ничего интересного, – произнес он самым беззаботным тоном. – Прошу вас, войдем!

Он ввел офицера в комнату, которой недавно оказал честь своим присутствием барон. Доббинс еще раньше в отчаянии покинул ее. Билли предложил гостю папиросу, каковая была благосклонно принята.

– А теперь, – сказал он, – разрешите спросить вас, не можете ли вы взять меня с собой к принцессе. Я очень хотел бы… то есть мне необходимо кое-что… Вообще, я хочу ее видеть.

Лейтенант Загос снова отдал честь. Эта манера порядком раздражала Билли.

– Она прислала меня за вами.

– Что-о?!

– Я говорю, что принцесса послала меня привести вас.

Копперсвейт выпрямился и постарался принять вид человека, привыкшего, чтобы за ним посылали принцессы королевской крови.

– Ну что же, пойдем, – сказал он. Они пошли.

Столица Колибрии, да и вся эта маленькая страна никогда не пропускают праздников. Государственная церковь следит за соблюдением православного календаря и за празднованием дней различных общих и местных святых. Не могло поэтому остаться без внимания и такое национального значения событие, как объявленное прошлым вечером обручение короля. Проходя по вымощенным булыжником улицам Влофа, Билли и его спутник могли видеть, что город живо отозвался на это известие.

Всюду пестрели флаги национальных цветов – синего с зеленым. Они были протянуты поперек улиц, они свешивались из множества окон, они украшали петлички гуляющих лавочников с оливковой кожей и загорелых зевак. Ими щеголяли франты, и девушки, и матроны – чудо, но в нем нельзя было сомневаться! – затянутые в корсет. Только отдельные дома не были украшены.