Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло еще два года, и Миллер получил назначение на должность военного атташе в русское посольство в Бельгии и Голландии – два посольства тут были совмещены в одно.
Таточка была счастлива – о такой карьере мужа, на которого неожиданно натянули гражданский сюртук, а значит, понизили, – она даже не мечтала.
Из капитанов Миллер очень скоро переместился в подполковники. Жизнь была прекрасна. Его принимали в высшем свете как своего, он часто выезжал в Париж.
Через три с небольшим года Миллер получил новое назначение – стал русским военным агентом в Риме и несколько месяцев спустя был произведен в полковники.
Семь лет, прожитые в Италии, оставили неизгладимый след – Миллер стал ощущать себя западным человеком. У него даже характер изменился.
Однако надо было возвращаться на родину, отрабатывать воинский ценз, без которого он не имел ни одного шанса стать генералом, какими бы блестящими ни были его успехи.
В течение полутора лет Миллер командовал гусарским полком и одновременно – несколько месяцев – кавалерийской дивизией; в 1909 году – спокойном, полном дачных романов и соловьиного пения, – получил звание генерал-майора. С новым званием Миллера ожидало новое назначение – он возглавил в Генеральном штабе отдел, который руководил всеми военными агентами, находящимися за границей, координировал их действия, а также собирал сведения об армиях могучих государств, независимо от того, как они относились к России: были друзьями либо, наоборот, посматривали на Санкт-Петербург из-под нахмуренных бровей.
Внес Миллер в сухие служебные отношения Генштаба и новую струю – он часто собирал своих офицеров на общие завтраки, сам первым садился за стол, занимая место «главы семьи»… Эти завтраки, очень веселые, с подначками и необидными шутками, рождали неформальное отношение в отделе, сближали сотрудников и полюбились всем… Миллер умел быть душой кампании.
Прошел еще один год, и генерал-майор Миллер получил новое назначение – стал начальником Николаевского кавалерийского училища. Училищный быт он знал хорошо – сам прошел через него, случалось, и портупей-юнкеров – взводных командиров – разыгрывал, и верховодил в «цуке» – своеобразной дедовщине, которая водилась в армии во все времена и периодами расцветала пышным цветом. Старшие юнкера – без пяти минут офицеры – всегда любили покататься верхом на первогодках – ничего зазорного в этом не было… При Миллере «цук» расцвел еще больше, но ни одна жалоба к отцам-командирам не поступила.
Да и какие могут быть жалобы, если сам начальник училища считал, что катание старших юнкеров верхом на младших – вещь вполне законная? Единственное, о чем просил Миллер, – не галдеть в комнатах, расположенных над его квартирой, не пугать подрастающего сына Николя – младшего в семье, и дочь Софочку.
В холодном, необычайно снежном январе 1912 года генерал Миллер переехал в Москву на ответственную штабную работу. Он стал начальником штаба Московского военного округа – одного из самых крупных и мобильных в России, войсками этого округа командовал сухой, желчный, очень придирчивый генерал Плеве.
С тех пор судьбы Плеве и Миллера оказались тесно связанными, два генерала шагали по одним и тем же тропкам, причем Плеве любил посидеть верхом на Миллере, как юнкер-выпускник на первогодке, и Миллер это терпел, хотя было очень противно.
Так они вдвоем, рука об руку, и вошли в войну четырнадцатого года, поскольку по мобилизационному плану из войск округа была сформирована Пятая армия, а штаб округа автоматически преобразовался в штаб армии. Плеве стал еще более желчным, более раздражительным; всех, кто попадался ему на глаза – от солдата до генерала, ставил во фрунт и начинал отчитывать. Глаза у него были готовы вылезти из орбит, усы дрожали, рукой он азартно взмахивал, будто профессор на кафедре. Точно так же он относился и к своему начальнику штаба: учил его жить, воевать, пить чай и видеть хорошие сны.
Если Миллер опаздывал к нему на утренний доклад на полторы минуты, Плеве устраивал скандал.
Противно было находиться рядом с этим желчным стариком, но военачальником Плеве был все-таки хорошим – в развернувшейся на Юго-Западном фронте Галицийской битве он заставил немцев побежать с такой скоростью, что у них даже кокарды с касок поотлетали.
За успехи в конце 1914 года, за Галицийскую и Лодзинскую операции Миллеру было присвоено звание генерал-лейтенанта.
Плеве делался все более угрюмым, язвительным до обмороков, терял контакт с людьми, в том числе и со своим начальником штаба.
Из Пятой армии они вместе проследовали в Двенадцатую, потом Плеве повысили, он стал командовать группировкой из трех армий, затем, временно, – Северным фронтом (командующий этим фронтом генерал Рузский внезапно заболел и был увезен в госпиталь), и вот на Северном-то фронте все и увидели, что у Плеве не все в порядке с головой – он просто-напросто впадает в маразм, готов ковыряться в носу, ходить по штабу с расстегнутыми штанами и пускать по лужам бумажные кораблики.
В феврале 1916 года его освободили от должности по состоянию здоровья, а через месяц, в марте, Плеве скончался.
* * *Ночью на улице грохотали английские грузовики, мешали спать. Утром к Миллеру заглянула жена – бледная, с опухшими глазами. Несмотря на возраст, Тата была все еще красива.
– Эжен, нельзя ли запретить ездить по нашей улице грузовикам и танкам? – спросила она.
Миллер улыбнулся грустно, понимающе:
– Можно, Тата.
– Сделай, пожалуйста, прошу тебя.
Улыбка на лице Миллера стала еще более грустной.
– Это будет непатриотично, Тата, – сказал он.
Наталья Николаевна вздохнула, склонила голову.
– Ах, Эжен, – произнесла она удрученно, потом, уловив в лице мужа тревогу, вновь подняла глаза. Спросила: – Тебя что-то тревожит, Эжен?
– Абсолютно ничего, – спокойным тоном ответил он.
– Нет, тебя все-таки что-то беспокоит.
– Я часто вижу сны из прошлого, – признался он. – Иногда пью чай с покойным Павлом Адамовичем Плеве.
Наталья Николаевна передернула плечами.
– Это плохие сны, Эжен.
– Да уж… Ничего хорошего, – согласился с женой Миллер, усмехнулся грустно, – пить чай с покойником.
– С собой переместиться в нети не приглашает?
– Слава богу, нет.
Миллер не стал говорить жене, что видел другой худой сон – черный, с галдежом ненасытных ворон и низким, залитым пороховым дымом небом… Во сне его били солдаты. Миллер хотел проснуться, но не мог – лицо его дергалось, он переворачивался с боку на бок, болезненно вскрикивал, но не просыпался. Он словно был заколдован – слышал звуки, проникающие в дом извне, сквозь сжим век видел серые тени, ползающие по потолку спальни, но проснуться не мог – не получалось, сон цепко держал его.
Генерала действительно здорово избили весной семнадцатого года солдаты. Произошло это на второй день Пасхи. В небольшом городке Кимполунги стояло два корпусных штаба – пехотный и кавалерийский. Дул теплый ветер, на прозрачных, уставших от зимней спячки ветках начали зеленеть почки, а в щелях между камнями брусчатки появились тонкие
