Медные монеты на алтарь предков - Mu Su Li

самой реки и уходили под воду, другие направлялись к основанию горы. Послышались слабые приглушенные звуки трещин и разрывов изнутри горы Цзянсун, который, казалось, распространился по сотням ли, мучительное предупреждение о том, что должно было произойти.

Когда огромные волны обрушивались на гору, некоторые, казалось, разъедали скалу на самой горе, заставляя разбитые валуны обрушиваться вниз, смешиваясь с беспорядком из-за сильного дождя и легкого тумана.

Наконец, эта огромная волна, отступила в реку, обнажив огромную дыру, созданную ее ударом — и посреди этой глубокой канавы, обугленной черным и серым пламенем молний, ​​Цзухун сидел, скрестив ноги, сложив ладони вместе, сосредоточились на молитвах.

Но бронзовый колокол, который защищал его, разлетелся в порошок, а его белые монашеские одежды были покрыты дырами и слезами, липкими от свежей крови, которая сочилась по всему его телу.

Когда Цзухун молился, он пытался подавить кашель, но не мог остановить тонкие струйки крови, вытекающие из его губ — он, похоже, был серьезно ранен в результате нападения. Но эти кровавые точки на его лице продолжали приближаться к точке давления жизни на его лбу, срочно приближаясь к завершению заклинания.

Но атака Сюэ Сяня, похоже, повлияла на кровавые точки — они на некоторое время остановились в своем подъеме и теперь двигались намного медленнее, на самом деле, казалось, что требовалось много усилий, как когда-то впервые появился на руках Цзухуна.

Цзухун снова закашлялся, подавившись молитвой. Не в силах закончить говорить, он открыл глаза. Каким-то образом, несмотря на состояние, в котором он находился, он, казалось, не потерял никакой надежды и все еще имел что-то в рукаве. Обычный противник колеблется в этот момент и не бросается безрассудно в новую атаку, если все это было уловкой.

Но его противник был необычным — это был Дракон.

Когда Цзухун поднял лицо, чтобы выглянуть, он увидел, что под гнетущим слоем черных облаков в небе стоит человек в черном, его тело покрыто потрескивающей молнией, и вспышки света отражаются над его головой, освещая его смертоносную смерть. Бледная кожа и элегантный лоб. Он излучал темную и извращенную ауру, и в кривой его ухмылки, казалось, даже был вид зла.

Самое главное, что в глубине его зрачков была ярко-красная полоса.

Это случилось; это было доказательством — то, что они называли цзоу-хоу-жу-мо, идущим сквозь огонь, чтобы войти во зло: когда злые галлюцинации овладевали телом и душой *

Независимо от того, был ли человек смертным, практикующим магию, или небесным мифическим существом, он всегда подвергался риску жу-мо, входящего во зло. Возможно, кто-то начал практиковать неправильный вид магии, или случайно оказался в ловушке заклинания, или принял неправильное магическое лекарство, или слишком долго подавлял тираническую энергию — все, что для этого требовалось, — это искра, и в мгновение ока, можно было войти во зло.

Независимо от того, как человек вступил во зло, результат всегда был одним и тем же: ужасающий, безжалостный, жестокий — поскольку исходный человек больше не контролировал ситуацию.

Цзухун только что мельком увидел его, когда на монаха обрушилось бесчисленное множество молний. Стиснув зубы во время жгучей агонии атак, Цзухун сконцентрировал всю свою магическую энергию на создании защитного слоя внутри своего тела и отражении самых смертоносных эффектов молнии.

И этот совершенно неуверенный на вид человек в черном начал небрежно спускаться в канаву, все еще сопровождаемый грозой свирепого дождя и молний. С огромной высоты, на которой он стоял, он посмотрел на Цзухуна, затем внезапно склонил голову набок и засмеялся.

— Я слышал, что это ты меня искалечил?

Человек в черном некоторое время смотрел на Цзухуна, затем присел и наблюдал, как молния, которую он призвал, продолжала бить монаха. Он спокойно добавил:

— Я все еще сочувствующий человек, знаешь ли. Все кости в твоем маленьком теле не составляют в сумме и половины моей кости, но я все равно назову это честным обменом. Поскольку ты извлек кости из моего тела, я просто извлечу твои кости из твоего…

Говоря это, он поднял руки и в предвкушении сжал пальцы. Эти тонкие, бледные пальцы были красивы и совсем не выглядели так, как будто когда-либо применяли насилие. Но они сгруппировались в кулак, как будто сжимали что-то невидимое, и человек в черном, бесстрастный, начал тянуть это невидимое назад.

Цзухун хмыкнул, его сложенные ладони задрожали, пальцы левой руки соскользнули вниз, чтобы сжать правый кулак.

Он чувствовал себя так, как будто человек в черном проткнул его плоть, залез в кости и медленно вытаскивал их из своего тела. Боль была невообразимой и невыносимой.

В этот момент Цзухуну пришло в голову рискнуть. Первое, что сделал этот человек в черном, появившись на Берегу Хэйши, — это спас Сюань Миня от заклинания Цзухуна — он, казалось, все еще глубоко заботился о Сюань Мине. Конечно, человек в черном был счастлив видеть Цзухуна, страдающего от боли, но будет ли он чувствовать то же самое в отношении Сюань Миня?

Никто бы не хотел, чтобы их товарищ страдал. Если бы он мог заставить человека в черном колебаться хоть на мгновение…

Ему нужен был только один шанс…

Цзухун знал, что ему нужно делать. Он хрипло воскликнул:

— Моя судьба связана с ним. Если я умру, ему тоже не придется долго жить. Пока он жив, я не могу умереть. Вся плотская боль, которую я чувствую, он тоже чувствует. Зная это, ты уверен, что хочешь продолжить?

Цзухун мог видеть Сюань Миня, все еще стоящий на вершине горы Цзянсун. Правая рука Сюань Миня сжалась в кулак, и на его лице было легкое чувство эмоции — если бы не тот факт, что Цзухун хорошо знал Сюань Миня, он бы даже не смог заметить боль, которую чувствовал Сюань Минь.

Почему Сюань Минь подавлял это? Зачем?

Возможно, другие были бы озадачены, но Цзухун слишком хорошо знал. Он всегда слишком хорошо знал личность Сюань Миня, но никогда не раскрывал этого.

Причина, по которой Сюань Минь продолжал поддерживать такое холодное, отстраненное лицо, по-видимому, без намека на боль, заключалась в том, чтобы он не прервал человека в мести черного. А когда дело доходило до мести, это должен был делать сам человек — никто другой не мог вмешаться или помочь.

Человек в черном, услышав слова Цзухуна, взглянул на гору Цзянсун, и в его глазах промелькнуло чувство замешательства и сомнения. Так же быстро злое выражение вернулось к человеку в черном, и он усмехнулся:

— Кто он? Должен ли я его знать?

Он снова