Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— По чести говоря, ваше высочество, если рассказывать королю все, о чем говорят в Париже, его величеству не хватит ушей.

— А о чем говорят в Париже, сударь? — спросил принц, обернувшись к Монсоро так резко, словно его ужалила змея.

Монсоро увидел, что разговор постепенно принял слишком серьезный оборот для человека, который еще не вполне оправился от болезни и лишен полной свободы действий. Он смирил злобу, кипевшую в нем, и, приняв безразличный вид, сказал:

— Что могу знать я, бедный паралитик? Жизнь идет, а я вижу только тень от нее, да и то не всегда. Ежели король недоволен тем, что я плохо несу свою службу, он не прав.

— То есть как?

— Конечно. Несчастье, случившееся со мной…

— Ну!

— …произошло отчасти по его вине.

— Что вы этим хотите сказать?

— Проклятье! Разве господин де Сен-Люк, проколовший меня шпагой, не из числа самых близких друзей короля? Ведь секретному удару, которым он продырявил мне грудь, его научил король, и я не вижу ничего невозможного в том, что король сам же исподтишка и подстрекнул его завести ссору со мной.

Герцог Анжуйский слегка кивнул головой.

— Вы правы, — сказал он, — но, как ни кинь, король есть король.

— До тех пор, пока он не перестанет быть им, не так ли? — сказал Монсоро.

Герцог вздрогнул.

— Кстати, — сказал он, — разве госпожа де Монсоро не живет здесь?

— Графиня сейчас нездорова, иначе она уже явилась бы сюда засвидетельствовать вам свое глубокое почтение.

— Нездорова? Бедняжка!

— Нездорова, ваше высочество.

— От горя, которое ей причиняет вид ваших страданий.

— И от этого, и от утомления, вызванного переездом.

— Будем надеяться, что нездоровье ее продлится недолго, дорогой граф. У вас такой умелый лекарь.

И принц поднялся со стула.

— Что и говорить, — сказал Монсоро, — милый Реми прекрасно лечил меня.

— Реми? Но ведь так зовут лекаря Бюсси?

— Да, верно, это граф одолжил его мне, ваше высочество.

— Значит, вы очень дружны с Бюсси?

— Он мой лучший и, следовало бы даже сказать, мой единственный друг, — холодно ответил Монсоро.

— Прощайте, граф, — сказал принц, отодвигая шелковую портьеру.

В то самое мгновение, когда голова его высунулась за портьеру, принцу показалось, что он увидел край платья, исчезнувший в комнате напротив, и внезапно перед ним, на своем посту посреди коридора, вырос Бюсси.

Подозрения принца усилились.

— Мы уезжаем, — сказал он.

Бюсси не ответил и поспешил спуститься вниз, чтобы отдать распоряжение эскорту подготовиться, но, возможно, и для того, чтобы скрыть от принца румянец на своем лице.

Оставшись один, герцог попытался проникнуть туда, где исчезло шелковое платье. Но, обернувшись, увидел, что Монсоро вышел вслед за ним и, бледный как смерть, стоит на пороге своей комнаты.

— Ваше высочество ошиблись дверью, — холодно сказал граф.

— В самом деле, — пробормотал герцог, — благодарю вас.

И, кипя от ярости, спустился вниз.

В течение всего обратного довольно долгого пути он и Бюсси не обменялись ни единым словом.

Бюсси распрощался с герцогом у дверей его дворца.

Когда Франсуа вошел в дом и остался в кабинете один, к нему с таинственным видом проскользнул Орильи.

— Ну вот, — сказал, завидев его, герцог, — муж потешается надо мной.

— А возможно, и любовник тоже, ваше высочество, — добавил музыкант.

— Что ты сказал?

— Правду, ваше высочество.

— Тогда продолжай.

— Послушайте, ваше высочество, я надеюсь, вы простите меня, потому что я сделал все это, движимый одним желанием — услужить вам.

— Решено, я тебя прощаю заранее. Дальше!

— Ну так вот, после того как вы вошли в дом, я сторожил под навесом во дворе.

— Ага! И ты увидел?

— Я увидел женское платье, увидел, как женщина наклонилась, увидел, как две руки обвились вокруг ее шеи, и, так как ухо у меня чуткое, я отчетливо услышал звук долгого и нежного поцелуя.

— Но кто был этот мужчина? — спросил герцог. — Ты узнал его?

— Я не мог узнать рук, — возразил Орильи, — у перчаток нет лица, ваше высочество.

— Разумеется, но можно узнать перчатки.

— Действительно, и мне показалось… — продолжал Орильи.

— …что они тебе знакомы, верно? Ну-ну!

— Но это всего лишь предположение.

— Неважно, все равно говори!

— Так вот, ваше высочество, мне показалось, что это перчатки господина де Бюсси.

— Кожаные перчатки, расшитые золотом, не так ли? — вскричал герцог, с глаз которого внезапно спала застилавшая правду пелена.

— Да, ваше высочество, из буйволовой кожи и расшитые золотом, они самые, — подтвердил Орильи.

— А! Бюсси! Конечно, Бюсси! Это Бюсси! — снова воскликнул герцог. — Как я был слеп! Нет, я не был слеп, я просто не мог бы поверить в такую дерзость.

— Осторожней, — сказал Орильи, — мне кажется, ваше высочество, вы говорите слишком громко.

— Бюсси! — еще раз повторил герцог, перебирая в памяти тысячи мелочей, которые в свое время прошли для него незамеченными, а теперь снова возникли перед его мысленным взором во всем их значении.

— Однако, ваше высочество, — сказал Орильи, — не надо спешить с выводами, может статься, в комнате госпожи де Монсоро прятался какой-нибудь другой мужчина.

— Да, это возможно, но Бюсси, ведь он оставался в коридоре, должен был увидеть этого мужчину.

— Вы правы, ваше высочество.

— И потом, перчатки, перчатки!

— И это верно. И еще: кроме звука поцелуя, я услышал…

— Что?

— …три слова.

— Какие?

— “До завтрашнего вечера”.

— Боже мой!

— Таким образом, ваше высочество, если мы пожелаем возобновить те прогулки, которыми когда-то занимались, мы сможем проверить наши подозрения.

— Орильи, мы возобновим их завтра же вечером!

— Ваше высочество знает, что я всегда к вашим услугам.

— Отлично. Ах, Бюсси! — повторил герцог сквозь зубы. — Бюсси изменил своему сеньору! Бюсси, повергающий всех в трепет! Безупречный Бюсси! Бюсси, который не хочет, чтобы я стал королем Франции!

И, улыбаясь своей дьявольской улыбкой, герцог отпустил Орильи, чтобы поразмыслить в одиночестве.

XLI

СОГЛЯДАТАИ

Орильи и герцог Анжуйский выполнили свое намерение. Герцог в течение всего дня старался по возможности держать Бюсси возле себя, чтобы следить за всеми его действиями.

Бюсси ничего лучшего и не желал, как провести день в обществе герцога и получить, таким образом, вечер в свое распоряжение.