Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Официанты передвигались как сонные мухи, метрдотель отсутствовал, и вместо него распоряжалась мелко завитая дама средних лет с множеством подбородков, верно, хозяйка гостиницы.

Все сотрудники экспедиции Московского университета пришли к завтраку вовремя, и все не выспались из-за злобных клопов. За завтраком сидели несвежие, потрепанные и даже пыльные, обсуждали методы борьбы с этими паразитами, которых гостиничные хозяева вовсе не считали за бедствие.

Как было уговорено, профессор Успенский должен был прийти к завтраку, чтобы потом провести коллег по достопримечательностям Трапезунда. Но вместо профессора появился крестьянский сын Иван Иванович, умытый, свежий, белокурый, розовощекий и красногубый. Оказывается, сообщил он, профессор неожиданно занемог, его свалил приступ лихорадки. Поэтому проводить экскурсию будет он, Иван Иванович. После чего молодой помощник Успенского уселся за общий стол и славно позавтракал, объяснив вполголоса Андрею, которого почитал уже за приятеля, что хозяйка в том доме, где стоят постоем археологи Успенского, экономит на завтраках и они почти голодают. А жалованья, разумеется, не хватает на сытую жизнь.

— Если бы, — продолжал он, когда они вышли из-за стола и проследовали в вестибюль, — если бы я не приторговывал контрабандой, наверное, помер бы с голоду. Другие ничего, они в пище сдержанные, а мне много нужно, чтобы поддерживать жизнь.

Они сели с Андреем на тот диван, где вчера ночью помещались три проститутки и негоциант Саркисьянц. Иван Иванович блаженно вытянул ножищи в крепких пыльных сапогах. Фотограф пошел наверх за камерой и припасами для съемок, Авдеевы — переодеться перед экскурсией и обсудить проблему, действительно ли занемог профессор Успенский или это дипломатический афронт. Российский, воспользовавшись свободной минуткой, вышел на улицу и уселся на ступеньки гостиницы, углубившись в очередную растрепанную книжку в серой обложке — труды какого-то немецкого института.

— Как бы его за немецкого шпиона не приняли, — сказал крестьянский сын, ковыряя в зубах спичкой.

— А что, здесь есть шпионы?

— Я думаю, каждый второй здесь немецкий шпион, остальные — английские.

— Зачем? — удивился Андрей.

— Так положено. Шпионам надо заниматься делом, узнавать новости, сообщать их по начальству и плодить интриги, чтобы скомпрометировать и свергнуть нашу власть.

— А мы?

— Что мы?

— Мы молчим?

— Ни в коем случае! Наша разведка и контрразведка занимаются тем, что ставят палки в колеса немецкой и подчиненной ей турецкой разведке, не говоря уж об английской разведке и совсем уж хилой французской.

— А вы их видели?

— Кого? Шпионов? — Иван Иванович добродушно захохотал. — Все, кто может, записываются в шпионы. Иначе как проживешь? И вас скоро будут вербовать. Не может быть, чтобы с вами не случилось происшествий за вчерашний вечер. Нет, не говорите, я никогда вам не поверю.

— А я и не спорю, — улыбнулся Андрей. — У меня был странный визитер, а затем на меня напали бандиты.

— Замечательно, — сказал Иван Иванович. — Можно умереть от смеха.

Но от смеха он не умер и даже не улыбнулся. А спросил:

— И кто же был ваш визитер?

— Это был негоциант, армянский негоциант, Сурен Саркисьянц. И что интересно — он знал, как меня зовут.

— Последнее неудивительно — с момента, как вы расписались в гостиничной книге, ваше имя известно всему Трапезунду. Но странно…

— Что странно?

— Что первым прибежал этот старый лис. И что ему было нужно?

— Я так и не понял. Знаете, как будто он разговаривал не со мной. Как будто видел не меня, а другого человека.

— Не очень убедительно. — Иван Иванович чуть наклонил голову и рассматривал Андрея, как экзотический цветок.

— А вы его знаете?

— Я всех знаю, — сказал крестьянский сын. — Я здесь уже второй сезон копаю. Я знаю куда больше, чем мне бы хотелось.

— А кто этот Саркисьянц?

— Катран, черноморская акула. Человеку она не страшна, это шакал акульего мира.

— А чем он занимается?

— Посредничеством. И шпионажем. Я не знаю, Андрей Сергеевич, в какой роли он обращался к вам. А что случилось с бандитами?

— Я пошел гулять вечером к морю…

— Добровольно?

— А когда я шел обратно, то за мной увязались двое. Ей-богу, неинтересно рассказывать — они, видно, меня увидели на берегу. Меня греки выручили, а потом патруль…

— Подождите, так не рассказывают. Начнем сначала.

Но Андрею не удалось начать сначала, потому что вернулись Авдеевы, потом пришли остальные члены экспедиции. Предупредительность Метелкина, который продолжал опекать экспедицию, была трогательной. У входа в гостиницу их ждал автомобиль с красным крестом, намазанным на дверце. Самого Метелкина не было, но шоффэр сообщил, что поступает в распоряжение госпожи Авдеевой. Профессору Авдееву эти слова были неприятны, но он смолчал.

Наличие автомобиля превратило экскурсию в приятное времяпрепровождение. Было еще не жарко и не очень пыльно. Центральные улицы кишели народом. Чумазые и почти голые мальчишки сразу увязались за мотором, они прыгали и отчаянно кричали: «Дай!», «Бакшиш!»

Автомобиль катил по Трапезунду, который был мирным и нестрашным, и Андрей никак не мог сообразить, где же он пробегал, задыхаясь от ужаса, — город как город, скорее азиатский, чем европейский, разоренный войной, но еще не разрушенный ею.

Иван Иванович начал экскурсию с собора Богородицы Златоглавой, который стоял неподалеку от гостиницы и был официозом времен Трапезундской империи.

Они оставили мотор на улице, а сами вошли внутрь — храм был в свое время превращен в мечеть.

Иван Иванович показал гробницы возле собора, похожие на беседки. Успенский еще в прошлом сезоне доказал, что некогда четыре столба, соединенные арками, поддерживали почти плоскую черепичную крышу. Когда Успенский вскрыл могилу, оказалось, что там похоронен местный мусульманский святой и следов от захоронения императора не сохранилось. Не весьма продуманное политически, хотя продиктованное исключительно интересами науки, предприятие профессора вызвало негодование турок, и комендант на всякий случай воспретил археологам копать другие могилы.

— Господин профессор, — сказал он, приехав на раскопки верхом на тяжелом коне и не слезая с него, оттого возвышаясь над седобородым профессором, как статуя командора над дон Жуаном, — когда мы окончательно прижмем этих турок к ногтю и здесь будет Трапезундская губерния, я сам вас попрошу, копайте ихние мощи, ядрена вошь, а не нравится, пускай убираются к своему Аллаху. Но сейчас результат на фронтах еще не определен, а турки вокруг как клопы. А то еще начнут резать вас — а мне охраняй.