Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Андрей пошел вниз по улице, он знал, что надо идти под гору — в конце концов выйдешь к морю.

На площади паслось стадо столиков, вынесенных из небольших харчевен, на столиках стояли керосиновые лампы, за столиками сидели греки и негромко разговаривали, из кофейни доносилась греческая песня, совсем такая же, как в Балаклаве или Керчи.

Посреди площади шарманщик крутил ручку хриплой шарманки, игравшей нечто немецкое, на плече у него неподвижно торчал белый попугай, а на шарманке горела большая свеча.

Из-за медленно ползущего облака выглянула тонкая старая луна, черное дно площади стало серебристым, а тени черными. Навстречу Андрею шел патруль. Три солдата — винтовки с примкнутыми штыками, — молодой поручик с повязкой на рукаве.

— Молодой человек! — окликнул поручик Андрея. — Вы куда пошли?

— Добрый вечер, — сказал Андрей, не обидевшись на оклик. — Как вы догадались, что я русский?

— Опыт, — сказал офицер, а солдаты засмеялись.

— Я в гостинице остановился, — сказал Берестов.

— А не позволите ли вы посмотреть на ваш документ? — вежливо спросил офицер.

Солдат зажег электрический фонарь, и офицер, взяв временное удостоверение Берестова и пропуск в военную зону, добытые для него Авдеевым, прочитал их и вернул Андрею.

— Неужели интендант? — спросил офицер, и Андрей понял, что ему не хочется, чтобы его приняли за торговца или спекулянта.

— Это потому, что я в гостинице живу, — сказал Андрей. — Нет, нас устроили в гостинице, но вообще-то мы — экспедиция, мы будем изучать здешние храмы.

— Какие здеся храмы, — сказал один из солдат. — Здеся одни ихние мечети.

— Вы не правы, — возразил Андрей. — Когда-то эти мечети были построены как православные церкви, а потом сюда пришли турки и приспособили их для себя.

— Вот я и говорю, — сказал второй солдат. — Это все наша земля, русская.

— Вы, я вижу, у нас первый день, — сказал командир патруля, — и правил наших не знаете. Здесь случаются и грабежи, и убийства. Обстановка, я вам доложу, тревожная.

— Почему? — спросил Андрей. — Город кажется очень мирным.

— Он сейчас кажется мирным, — сказал поручик, — а вы бы сюда попали год назад, когда наша армия сюда вступила, — стон стоял!

— Да, я тут был, — сказал первый солдат. — Это точно, что стон стоял. Сколько их порезали, сколько пограбили — уму непостижимо.

— Кто грабил? — не понял Андрей. — Турки?

— Какие турки? Турки бежали отсюда, — сказал поручик. — Это греки. Их, конечно, теоретически можно понять — столько лет они были лишены даже элементарных человеческих прав. Но вы не представляете, какие звериные темные инстинкты проснулись в толпе. Шел грабеж, совершались убийства, поджоги, осквернялись мечети и кладбища…

— Девок насиловали, — сказал солдат. — Сам видал.

— Я боюсь, — сказал поручик, — что, когда мы уйдем отсюда и турки вернутся, снова будет резня. Только наоборот.

— В этом беда всех многонациональных империй, — сказал Андрей. — Такое случалось и в Древнем Риме.

— О Древнем Риме не знаю, — улыбнулся вдруг поручик, который был, очевидно, славным малым, — не бывал. Но что в России мы то же самое получим, не сомневаюсь.

Он приложил руку к фуражке, потом протянул ее Андрею:

— Поручик Митин, Юрий Константинович.

— Берестов, Андрей Сергеевич, — сказал Андрей. Он с радостью пожал руку этого простоватого, курносого, с хитрецой в глазах поручика. Так в первый же день он обзавелся знакомым.

Возвращаться в гостиницу Андрей отказался, сказав, что грабить у него нечего, — в крайнем случае он убежит.

Патруль направился дальше, а Андрей, спросив для верности о кратчайшей дороге к морю, свернул с площади направо и пошел узкой кривой улицей, мостовая которой углублялась к центру, там по канавке стекала черная вода, от которой плохо пахло. У домов, как правило, был каменный, сложенный из плит первый этаж, второй же, деревянный, выдавался над первым. Над головой дома почти смыкались, оставляя лишь узенькую щелку темного неба. Андрей шел, осторожно переставляя ноги и придерживаясь левой рукой за стенки. Порой наверху из открытых окон доносились голоса людей, которые, может, пили чай или говорили о войне и возвращении турок, а может, о рыбной ловле. Заплакал ребенок — в ответ зазвенели женские голоса, успокаивали в три голоса. Улица была короткой — потом она расширилась в еще одну площадь. У ее края стояла превращенная в мечеть чудесная романская церковь. Полумесяц на месте креста, ясно видный на фоне подсвеченных луной облаков, казался недоразумением.

Обогнув церковь, Андрей пошел широкой, изъезженной телегами, повозками и моторами улицей, что вела через нижний город к порту. Вскоре он оказался возле моря.

Захламленный и забросанный ящиками, мешками, частями поломанных машин, просыпанным добром — всем, что остается возле причалов порта военного времени, — пляж тянулся вдаль.

Андрей пошел вдоль берега, у самой воды. Цепочками ярких огней был виден «Измаил». Видно, на ночь разгрузка была прервана, и возле выгруженного добра, кое-как накрытого брезентом, шагали часовые. Еще несколько солдат сидели вокруг костра на берегу, и было странно здесь слышать, как они поют «Степь да степь кругом…».

Дальше, в стороне от порта, от грязных причалов начинался песчаный берег, отороченный черными полосами водорослей. Андрей остановился. Было тихо — голоса солдат сюда почти не доносились.

Как в сказке — за морем ждет меня моя суженая. Может, уже стоит там, по другую сторону этой водной громады, смотрит на юг и думает, куда же задевался ее ясный сокол. А ты, Андрей Берестов, согласен ли сейчас прыгнуть еще на три месяца вперед, чтобы ускорить встречу с Лидочкой? «Нет, — ответил он, — это положено мне судьбой — я и так украл у себя почти три года, пропустил очень важные события, которые видели другие люди. Как будто проспал. И могу ли я отказаться от экспедиции в Трапезунд, от раскопок в столице императоров, от открытий, которые, может быть, сравнятся с открытиями самого Шлимана? Нет, я не согласен больше бежать. Лидочка, не сердись и подожди меня. Я тебе за все очень благодарен, но спешить не буду. Я приду к тебе, как только ты появишься здесь, тебе даже не придется долго ждать…»

С моря потянуло зябким ветерком, волны стали громче набегать на песок и внятно шуршали, убегая с него.

Андрей решил возвращаться той улицей, где была кофейня с фрегатом. Может, она открыта наконец — надо же отдать письмо. Несмотря на темноту, Андрей быстро нашел кофейню, но она была заперта, на двери пыльный замок, а в окнах нет света.