Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Неожидаемость сия и уведомление об ней за секрет и удивило, и смутило меня еще более, и весь дух и сердце мое поразило равно как стрелою. Мысль, что и сей горделивец будет таким же моим командиром, как и старик–князь, возмущала весь мой дух, ибо я по всему видимому не мог ожидать от него никакого себе добра и должен был готовиться только к неприятностям.

 Итак, весь тот день и весь последующий проводил я, несмотря на все ласки старика–князя, в превеликом смущении духа, и от бродящих в голове разных мыслей равно как на огне пряжился, и весьма рад был, что князь не стал меня держать у себя долее, но в следующий затем день отпустил меня обратно в Богородицк, сказав, что он вскоре вслед за мною опять к нам в Богородидк и вместе с князь Сергием Сергеевичем приедет. Сие меня еще пуще встревожило и смутило. Однако, как нечего было делать, то, откланявшись, и пустился я в обратной путь и в тот же день в Богородицк возвратился.

 Приездом своим оба князя и незамешкались действительно, и на другой же день приехал к нам и обоз их, а сами они заехали к приятелю молодого князя, г. Стрекалову, где и ночевали. Я приготовился было опять принимать у себя в доме и угощать князей по силе своей и возможности, но вдруг от приезжих с обозом услышал, что им велено стать и расположиться во дворце, и что хотя старику и хотелось опять стать у меня в доме, но молодому князю было то неугодно и он в том воспротивился и велел расположиться во дворце и стол людям свой готовить. Сие отнять меня как обухом в голову ударило, и я тотчас сам в себе подумал: «вот тебе на! и вот первая уже валвенка в кузов». Но как нечего было делать, то принужден был замолчать и дать им волю делать, что хотят. Но всего прикрее и досаднее мне было то, что не хотели они ничего даже брать из дома моего к столу нужного и делали то по особенному приказанию от молодого князя. Чудно мне сие показалось, но я принужден был и в сем случае скрыть свою досаду.

 Поутру на другой день приехали и князья. Я встретил их у крыльца, и старой князь обошелся со мною по–прежнему очень благосклонно, а молодой с таким же опять высокомерием, как и в Сергиевском. Все наши судьи вместе с городничим сделали им честь и пришли к ним тотчас на поклон. Но молодой князь принял и обошелся и с ними так сухо и с таким также высокомерием и холодностию, что те тотчас сие приметили, и не будучи его подкомандующими, самого его в сердцах своих презрели и тотчас, откланявшись, ушли и оставили сего горделивца с покоем с другом его, г. Стрекаловым, приехавшим с ними вместе, и коего я тогда в первой раз еще видел.

 Стол был уже приготовлен, и как его накрыли, то хотя и приметил я, что поставлена была тарелка и на мой счет, но желая узнать, пригласят ли они меня, нарочно, перед самым тем временем как надлежало садиться, уклонился я в другие комнаты. Молодой князь и в сем случае был так груб, что не хотел обо мне и вспомнить, но спасибо уже старик, тотчас приметив, что меня нет, сказал: «А где ж Андрей Тимофеевич? Зовите его сюда!» Итак, принужден я был, против хотения даже своего, сесть с ними за стол и у них обедать; но признаться надобно, что мне не шел почти ни один кусок в горло, так досадно было мне все поведение молодого надменного князя.

 После обеда лег старик, по обыкновению своему, немного отдохнуть, а молодой князь занялся разговорами со Стрекаловым, а я, уклонившись от них, вступил с меньшим его братом в свои ученые и любопытные разговоры, и занялся тем во все–то время, покуда старик спал; но как скоро он встал, то пошел он с молодым князем и со мною прохаживаться по берегу пруда перед дворцом. И тогда начался у него при мне первой разговор, относящийся до волостей, и я удивился, услышав, что молодой князь начал все критиковать и опорочивать и между прочим упоминать о таких вещах, о которых бы ему и знать никак было не можно, если б ему не было ни от кого предварительно о том пересказано. Сие подтвердило догадку мою относительно до Верещагина, и я тотчас заключил, что говорил он по его внушениям и клеветам. Самое первое, о чем он старику говорить стал, относилось до собираемых с наемников поземельных платимых ими денег пошлин. Во время правления моим предместником, деньгами сими пользовался сам он и делился может быть с тогдашним помощником своим Верещагиным; а сей, заключая может быть, что и я ими, по примеру их, пользуюсь, не преминул заметить о том князю. Но спасибо, он ужасно в том обманулся, ибо я и не помышлял никогда о том, чтоб ими пользоваться; я потому не успел молодой князь меня при старике спросить, какую мы с земель пошлину и на что собираем, и куда сия деньги деваем, и спросил меня таким тоном, как бы в похищении их обвиняя, как я тотчас в ответ ему сказал, что установил это не я, а сделано было то до меня; что сбор сей почитаю я сам ненадобным и незаконным; что куда деньги сии до меня употреблялись — не знаю, а которые при мне собраны, те все целы, и что я до них не касался и хотел сам просить у князя повеления о том, куда он их деть и что с ними учинить прикажет.

 Нечего было на сие сказать молодому князю. Он почти устыдился, что напрасно мечтал худо обо мне, и тотчас, прикрывая свой стыд, стал говорить старику, чтоб сии пошлины уничтожить и впредь не собирать, ссылаясь и на мое о том согласное с ним мнение, на что старик и согласился; итак, дело сие кончено.

 После того завел он речь о выставках и кабаках, которых так много в волостях, потом, как мужики от них впрах пропиваются и разоряются. Я тотчас догадался, что конечно насказано ему и об них что–нибудь от Верещагина, которому известно было, что предместник мой за них получал от откупщика великую прибыль, и что может быть и с сей стороны оклеветал он меня князю, думая, что и я также ими пользуюсь; но по счастию, как и о сем я всего меньше помышлял, то не трудно было мне и сию клевету и худое о себе мнение уничтожить. Я тотчас сказал ему, что выставки и кабаки сии введены не мною, а еще господином Опухтиным, что все они волостям вредны и мужики от них разоряются — это правда, но что я, при самом еще вступлении моем в должность, о том и об уничтожении оных его сиятельству князю Сергию Васильевичу докладывал, но его сиятельству угодно было приказать оставить их по прежнему, а потому они и ныне хотя существуют, но я ими никак не пользуюсь, а желал давно и желаю и теперь, чтоб они истреблены были. «Так, князь Сергий, так! подхватил на сие старой князь: он мне давно и не однажды говорил, но я не велел их трогать, и он этому нимало не причиною». Стыдно стало тогда молодому князю, что и в сем случае не удалось ему меня пред отцом очернить, и, не зная, чем уже прикрыть свой стыд, стал со мною равно как бы советовать о том, нельзя ль бы их теперь истребить и как бы это сделать? На сие сказал я ему, что я этого не знаю, а думаю только, что теперь не таково легко сие сделать можно, как прежде, потому что они сделались уже гласными и известны наместнику и вошли уже в опись и в сложность в казенной палате. Сие услышав, старой князь и равно как с некакою досадою сказал: «Пустое, брат, и это затевать, и входить за сие в ссору с наместником. Дело однажды сделано, так тому и быть! Блого мужики не жалуются; итак, пускай себе ими довольствуются: пить им есть на что и денег у них много». Нечего было тогда и на сие сказать молодому князю, и он замолчал.