Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

– Не забывай: она любимая внучка Гумуша. Старуха узнает, что ты без её благословения Марию отдать решил, – проклянёт. А проклятия караимские – сам знаешь….

– Что ты такое несёшь! – испугался грек и тут же переменился в лице. – Да, ну тебя! – махнул он рукой и вышел в торговую палатку.

– Спасибо, дед Михо, – вырвалось у Павла.

Дед Михо сердито взглянул на него из-под кустистых седых бровей.

– За что?

Павел растерялся.

– За Марию…. Я видел, она плакала…, – неуверенно объяснил Павел, будто оправдывался.

– Девки плачут по каждому поводу, что с того?

– Не правда. Она не такая.

Дед Михо помрачнел, распрямил плечи, стал похож на скалу, торчащую тысячи лет под дождём и ветром.

– А ты бы бросил все ради Марии? Всю свою прошлую жизнь?

О чём это он? – не сразу понял Павел. В душе вскипело, и Павел твёрдо ответил:

– Да!

– Неужели? – хитро сощурил глаза старик. – Иди! Иди на бастионы, ваше благородие. Война ещё не окончена.

***

Обратно в Севастополь Павел возвращался ночью. Город на том берегу бухты гудел, озорялся вспышками, словно проснувшийся вулкан. Стало немного жутковато. Павел перекрестился и произнес молитву.

Узнал, что можно теперь переправиться по наплывному мосту у Михайловской батареи. Дежурный офицер в светлой шинели ополченца взял у Павла пропускной билет. Солдат-ополченец посветил фонарём.

– Проходите, – вернул ему билет офицер. – Только, вы ноги замочите. Погодите, сейчас артиллерия поедет. Подсядете.

Действительно, вскоре потянулись к мосту сцепки с полевыми единорогами. Павел попросил майора, ехавшего впереди на гнедой кобыле, взять его с собой. Майор указал место на первой сцепке.

Шаткий мост из плотов пропадал в темноте гавани. Волны накатывались, заливая настил. Кони боязливо ступали. Ездовым приходилось слезать и вести лошадей чуть ли не по щиколотку в воде. Когда преодолели середину моста, в воду с фырканьем стали валиться бомбы, поднимая фонтаны брызг. Ракета с ярким огненным хвостом пролетела над головой и с сердитым шипением врезалась в волну. Ездовые поторапливали коней.

– Шибче давай! – требовал майор.

Справа на фоне чёрной бездны светились огоньки вражеских судов. Наконец лошади почувствовали твёрдую почву под копытами и успокоились. На Николаевском мысу светилась призрачно часовня мёртвых. Множество покойников лежало, ожидая отпевания. Некоторых заботливые товарищи переодели в чистое белье, другие лежали в окровавленной одежде. Руки сложены на груди, в них зажжённые восковые свечи. У кого рук не было, свечку обкладывали камушками, чтобы держалась.

Наконец попали на Николаевскую площадь. Дальше – путь знакомый.

***

На другой же день после дела на Чёрной речке главнокомандующий французской армией Пелисье принял решение: не дать русской армии опомниться. Он приказал начать новую массированную бомбардировку города.

Неприятель обрушил на город снаряды из восьмисот орудий и трёхсот больших дальнобойных мортир. Со стороны Севастополя действовали тысяча двести пушек. Но на бастионах больших мортир не набралось бы и сотни. Запасы разрывных снарядов в арсенале подходили к концу. Запасы пороха таял на глазах. По батареям поступил строжайший приказ: расходовать снаряды экономно. Потери на линии перевалили за две тысячи человек в день. Никто не сомневался: после этой ужасающей по силе и продолжительности бомбардировке последует общий штурм. А для штурма надо беречь последние боеприпасы.

Ночью, в середине августа пятипудовая бомба, пущенная с Корниловского бастиона, попала во французский пороховой погреб, устроенный на бывшем Камчатском люнете. Взрыв был настолько сильный, что камни долетели до батарей Малахова кургана.

С рассветом двадцать четвёртого августа огонь вражеских батарей обрушился на Корабельную сторону и на Малахов курган. Вся линия покрылась всполохами взрывов. Снаряды летели в город. Вспыхнули пожары. Весь день и всю ночь продолжался ураганный огонь. На левом фланге обороны, особенно у Малахова кургана, исправления почти не производились, потому что разрушения оказались слишком велики. Рабочие не успевали поправлять верки под интенсивным огнём неприятеля.

Бомбы достигали гавани. Транспортное судно «Дунай» сгорело от попавшего в него разрывного снаряда. Следом вспыхнул фрегат «Коварна», На следующий день у Николаевской пристани рванул баркас с порохом.

Карпов, начальник 4-го отделения, в которое входили 2-й бастион и Малахов курган, известил штаб, что курган находится в тяжёлом состоянии, и просил немедленно прислать артиллеристов и рабочих для исправления повреждений.

***

Павел вечером вёл роту сапёров к Корниловскому бастиону. Его догнал приказ из штаба: взять из войскового резерва два батальона Брянского полка, стоявшие за Малаховым, и свести их на третий бастион.

– Куда приказано? – спросил полковник Брянского полка Ган.

– На третий, – доложил Павел.

– Оставить Малахов курган? – удивился полковник.

– Сюда должен подойти Черниговский полк вам на смену.

– Ну, что же, на третий, так на третий.

К ночи, на удивление, наступило затишье, и батальоны Брянского без потерь дошли до места назначения. Шли молча, скоро. Павел хорошо знал местность, поэтому шагал уверенно, обходя рытвины и воронки. Полковник Ган едва поспевал за ним. Он был невысокого роста, подвижный, с пышными усами. Говорил с немецким акцентом. На вид ему за сорок пять. Левой рукой владел плохо. Полковника Гана контузило под Силистрией.

– Пришли! – остановился Павел.

Полковник Ган огляделся.

– А где брустверы? – удивился он.

Они стояли на плоской, ровной вершине невысокого холма. Воронки, какие-то бугры, полуразрушенная земляная насыпь…. Орудия стояли ничем не прикрытые. Из блиндажей, как из нор выглянули моряки, с любопытством осматривая вновь прибывших.

– Фасы разрушены, – объяснил Павел. – Надо будет за ночь возвести новые.

Работали до рассвета. Сил не жалели. Даже матросы выползли их блиндажей и помогали солдатам. Полковник Ган отправил в город роту принести из разбитых домов доски, брёвна – всё, что найдут. Из арсенала привезли пустые бочонки из-под пороха. В них засыпали землю и крепили бруствер. С первыми лучами третий бастион вновь представлял грозную крепость. Стрелки заняли места на банкетах. Подтащили новые орудия. Разбитые пушки отволокли за горжевую стену.

Вскоре на бастион посыпались бомбы. Пехота укрылась в блиндажах. Часть солдат отвели за горжу. Павел отправился в штаб получать дальнейшие распоряжения.

К вечеру он вновь привёл на третий бастион рабочие роты. За горожой у образа уже лежало множество тел без сапог и шинелей. От оборонительного вала осталось несколько бугров земли вперемежку с разорванными турами. Половина орудий сбита или засыпана.

– Вижу, было жарко, ваше превосходительство, – поздоровался он с полковником Ганом.

– Плохое предзнаменование, – сказал полковник Ган.

– Что так?

– В первый же день двух ординарцев убило. Одного в лоб пулей. Шли к фланговой батарее, он сзади шагал. Я обернулся, смотрю – лежит. Другого назначили. С ним банкеты обходили. Ядром голову снесло. Теперь боюсь просить третьего.

– Бросьте вы. Такой сплошь,