Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

белыми простынями, пахнущими чистотой. Его не грызли вши, и не жужжали над ухом мухи. Павлу показалась, будто он курсант, и его отпустили на побывку домой. Он боялся проснуться, а если даже желал проснуться, то где-нибудь в другой мирной жизни.

Одевшись, выпив чаю, он отправился на Северную сторону. Решил заглянуть на рынок в надежде увидеть Марию. Но базар у Куриной балки исчез. Теперь на его месте громоздились кучи фашин, битые орудийные лафеты, перевёрнутые лодки.

Остался стоять длинный каменный барак. В передней его части складывали тела убитых, привозимых с Южной стороны. В задней части дымила прачечная, где стирали госпитальное белье. Толпилось множество солдат, которых должны были переправить на Южную. Торговки сидели у стены барака и предлагали солдатам квас, хлеб, солёную рыбу. Рядом на бугре стояли шесты. Между ними натянуты верёвки, на которых сушились рубахи, штаны, обмотки…. Что не помещалось на верёвках, лежало здесь же на траве. Множество ящерок сновали между бельём, грелись на солнышке, затевали драки…. Под бугром бурлили два больших закопчённых котла. Под котлами пылали поленья. Бабы, закатав рукава, засыпали в чаны из корзин бельё, помешивали деревянными вёслами.

– А где же торг? – спросил Павел у часового.

– За Северным укреплением, – ответил солдат. – Версты две отсель.

Павел побрёл в указанном направлении и вскоре обнаружил за Северным фортом целый городок. Две главные улицы проходили вдоль двух основных дорог. Балаганы, сколоченные из досок, парусиновые шатры. Даже была гостиница и отделение полиции. Городок шумел, кричал, жил полной жизнью. Павел с удивлением глядел на груды арбузов, полные корзины персиков. Ему предлагали попробовать отличное вино. Кругом толкались солдаты, офицеры, дети, женщины. Татары зазывали к себе посмотреть на товар, колонисты предлагали сыр, колбасу, творог. По улице еле пробирались телеги, доверху груженные мешками. Телегами правили мужики, почему-то, несмотря на жару, в овчинных тулупах. В толпе мелькала фуражка полицейского, строго следившего за порядком. На окраинах городка теснились палатки, шалаши, землянки. В них ютилось множество беженцев.

Павел увидел толстую тётку в чёрном платке, торговавшую цветами.

– Только сегодня срезала, – встретила его торговка. – Долго на могилке стоять будут. Могу венок сплести.

– Мне не на могилу, – возмутился Павел.

– А куда же вам? – удивилась торговка. – Все нынче берут на похороны.

Павел выбрал высокие красные розы. Чуть ли не все наградные деньги потратил. Ещё у татарина купил детские лёгкие башмачки и белый головной платок в голубых цветочках. Узнал, где нынче находится шатёр Фёдора Ивановича. Быстро зашагал, а сердце билось всё сильнее и сильнее.

Дед Михо уже не выглядел потерянным, как в последнюю их встречу. Старик увлечённо пёк блины. И очаг у него на этот раз бы не из двух кирпичей, а настоящая печка, как положено: с трубой и поддувалом. Народу в балаган набилось, словно сельди в бочке. Прилавок с товаром шире, чем в прошлом месте. А ящиков и бочек – выше человеческого роста. Сам хозяин важно вёл торг. На нем красовался новенький бархатный жилет и яркая татарская феска. Стоял тяжёлый запах крепкого вина, жареного мяса и гречневой каши.

– Капитан, вы себе розы приготовили? – смеялись офицеры. – Надо было сначала гроб присмотреть.

– Пропустите, господа, – требовал он, пробираясь к деду Михо.

– Мария! – крикнул дед Михо, лишь только издали завидев Павла.

– Несу, несу! – появилась из-за занавески девушка с кадушкой теста. Вид у неё был усталый. Вся в муке, даже кончик носа. Белый платок туго стягивал волосы. Фартук заляпан тестом.

– Да оставь ты стряпню. Гляди, кто пришёл.

Мария чуть не выронила кадушку. Застыла на месте.

– Сходи на воздух. – Дед Михо отобрал у неё кадушку, поставил рядом. Помог снять фартук. Подал полотенце, чтобы девушка вытерла руки и лицо.

Они долго стояли за шатром и молчали. Мария вдыхала аромат роз. Она покраснела и сама напоминала розу. И её личико нисколько не портили шрамы. Да они почти затянулись.

– Я не могла больше прийти, – наконец сказала она. – На Южную никого не пускают, кроме солдат.

– Правильно. Нечего там делать.

– Говорят, города уже нет? – осторожно спросил она.

– Почему? Город стоит. Побит немного, но стоит. Тебе нравятся цветы?

– Очень! – Она погрустнела. – Отец будет ругаться.

– Поругается и остынет. А где Маняша? – вспомнил Павел.

– Здесь. С ней всё хорошо, правда, она всё время молчит. Мы уж подумали, что девочка немая. Но ночью она молится. Я могу её позвать.

– Конечно.

Мария убежала. Вскоре она вернулась, ведя за руку Машу. Увидев Павла, Маняша бросилась к нему и обняла за шею.

– Ну, вот, видишь, ты уже меня не называешь барином, – пошутил он.

Она отстранилась, серьёзно посмотрела ему в глаза. Павел понял, что сболтнул глупость.

– Я тебе подарки принёс. – Он показал башмачки и платок.

Маняша еле заметно улыбнулась.

– Спасибо, – прошептала она.

– Ну, иди, примерь.

– А ты придёшь ещё? – одними губами произнесла она.

– Обязательно.

– Я каждую ночь молю Бога, чтобы он уберёг тебя.

– Спасибо. Видишь, твои молитвы помогают.

– Мария! Где эта несносная девчонка? – раздалось из шатра.

– Отец! – испуганно сказала девушка. – Мне надо идти помогать. – Исчезла за пологом.

Павел присел возле Деда Михо. Смотрел, как он умело смазывает сковороду жиром, наливает тесто, ловко, одним движением переворачивает блины. Прибежала Мария вся в слезах.

– Дедушка!

– Что с тобой, птичка?

Она затараторила на греческом. Дед Михо сердито шикнул на неё, потом тяжело поднялся.

– Замени, – указал ей на сковороду, потом поглядел на Павла. – Не желаете, Павел Аркадьевич, отведать хорошего вина? Пойдёмте, угощу вас настоящим мускатом.

Дед Михо нырнул под полог. Павел вслед за ним.

– Почему Мария плачет?

– А, ерунда, – махнул он рукой. – Свататься пришли.

– Как, свататься? – чуть не задохнулся от гнева Павел.

– Вот, так! Девушка на выданье. Что ж здесь непонятного?

– И её отдадут?

– Поглядим, что за господарь пожаловал, – хитро усмехнулся дед Михо.

Они вошли в другую палатку, служившую складом. Бочки, ящики, мешки…. Пахло пряностями и мышами. Пустая перевёрнутая бочка служила столом. Вокруг на ящиках расселись трое купцов. Перед ними лежала всевозможная нехитрая закуска. По стаканам разлито вино. Хозяин балаган, грек Фёдор Иванович состроил важное лицо и внимательно слушал другого, такого же упитанного торговца в дорогом суконном жилете поверх малиновой шёлковой рубахи. Аж три золотых цепочки болталось на выпирающем животе. Только этот купец был рыжий и рябой – явно не из здешних. Третьим сидел пухлый парубок лет двадцати с испуганным лицом. Красный рот приоткрыт, глаза выпуклые, водянистые. Иван Фёдорович увидел деда Михо, ведущего за собой Павла, и с возмущением что-то сказал ему на греческом.

– А мы не будем мешать, – просто ответил старик. –