История моей жизни. Записки пойменного жителя - Иван Яковлевич Юров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отдохнув в пологе от утренней косьбы и дождавшись, когда полуденное солнце высушивало скошенную накануне траву, крестьяне спешили убирать вчерашнее сено.
Скошенная трава ворошилась ручными граблями потом не единожды. Она серела, превращалась в хрустящую соломку. Сгребённое в валки сено бугрилось на поле, как озёрная зыбь. В запаренной солнцем траве людские ноги утопали выше колен.
Дикорастущие травы в междуречье были настолько сочны и вкусны, что некоторые виды тех трав с удовольствием ели в сыром виде не только домашние животные, но и сами люди. Не знаю как по-научному, но была трава, которую называли тюре-на. Она в изобилии росла в пойме. Ростом была не так уж высока, но с мощным стеблем, похожим на кукурузный. В начале июня, когда трава была ещё молодой, местные жители, а особенно деревенская ребятня, с удовольствием ели тюрену прямо на лугу во время сенокоса. Сочная, сладкая была трава — мальчишки и девчонки пойменских деревень в каждый сенокос специально ходили на луга за тюреной.
В низинах, среди естественных трав, росло много дикого стрельчатого лука и перистого чеснока. Круглые пустотелые стебли дикого лука по цвету были похожи на перья лука огородного, но ростом поменьше. Цвет перьев дикого чеснока напоминал цвет листьев салата. Дикого луку и чеснока в отдельных низинах поймы было так много, что они заполняли собой довольно внушительные пространства и вытесняли своей плодовитостью такие мощные влаголюбивые растения, как осока и хвощевина. В начале июня за диким луком и чесноком многие молого-шекснинцы ходили на луга специально и рвали их там для приправы своих печных варев. Огромными колониями рос и всем известный щавель. Много видов и других трав родилось на лугах в поемной междуреченской низменности. И все те травы косились людьми вручную и превращались в доброе сено.
На сбор сена сначала в копны, а потом в стоги да в сараи люди тратили много силы. Глянет, бывало, человек на сухую траву, взбудораженную ручными граблями на большущей плешине земли, и невольно приходит в смятение, думая: это сколько же надо человеческих сил, чтобы вовремя убрать с того участка столько сена до единой травинки?
В междуречье люди работали без интервью для газет, о них не писали очерков и рассказов, не говорили по радио, не давали грамот, не фотографировали на доски почета, они не имели понятия об орденах и медалях. Труд на сенокосе и уборке определялся лишь одной мерой: будет сено в стогах и сараях — будут сыты домашние животные, а через то и люди. Мужицкие и бабьи руки без механизмов умели делать в деревне всё.
Как при единоличном ведении хозяйств, так и потом при колхозах — времени на сенокос отводилось не больше двух недель. При благоприятной погоде за это время жители поймы вручную выкашивали все травяные луга, смётывали сено в стога и убирали в сараи. Стогам на территории поймы не было счёта, на больших массивах лугов они стояли целыми колониями. Каждый стог стоял на земле, не касаясь её. Основание под стог тщательно готовили. В землю вбивали многосаженную жердь-стожар. Чтобы она не клонилась при порывах ветра и не повалила при этом стог, его возле земли скрепляли козлинками-сошками, а под сошки на землю клали ворох кустарника. Поэтому сено в пойменских стогах не гнило, но сохраняло свой аромат всю зиму, было не хуже, чем из добротного сарая.
Хорошо сметать сено в стог было делом непростым, в противном случае оно могло «загореться», то есть в ненастные осенние дни его могло глубоко к середине пробить дождём. От этого сено внутри согревалось, прело и разлагалось, в нем скапливалось тепла столько, что в солнечные дни от такого прелого стога шёл пар — стог гнил, горел. Но такое у крестьян поймы случалось крайне редко. Пойменские мужики и бабы умели отлично метать сено в стоги. У молого-шекснинцев получалось так, что там, где они скашивали и высушивали траву, там же и оставляли сено на хранение на зиму. Причем без всяких упаковок, перевязок и строительства каких-либо сооружений под сено.
Сам процесс стогометания не сложен, здесь важна равномерность укладки сена в стог по всей площади круга — от основания до его конусообразной вершинки. Укладка сена производилась спирально: начиная от стожара, кончая кромками стога. Стожар в центре стога и козлинки-сошки вокруг него с набросанными на землю ветками кустарника были своего рода продувной вентиляцией. А четыре свитых из длинных ивовых прутьев переметины, положенные поверх стога, служили гнётом и предохраняли сено от ветров.
К местам стогования сено подвозили на лошадях, впряжённых в сенные одры с высокими передними и задними решётками-бабками. Одры навьючивали сеном пудов по сорок-пятьдесят. На сеноуборке работали все, от мала до велика. При кладке сена с земли на одры семидесятилетний старик сгребал его остатки ручными граблями в копёнки; восьмилетняя девочка зелёным венчиком смахивала с лошади пауков и слепней, которые жалили коней до крови; сгорбленная старуха, опираясь на палку, приносила людям на покос попить и поесть. Кутерьма людского азарта в заготовке корма скотине на предстоящую зиму без остатка захватывала всех молого-шекснинцев. А косили так, что любой скошенный луг с убранным на нём сеном был похож на чисто вымытый пол у образцовой хозяйки — ни единого клочка травы не оставалось ни в низинках, ни на буграх, ни возле кустарников. Пойменские мужики умели налаживать косы, как бритвы, и случалось, что брили ими свои бороды. Глянешь, бывало, на площадь скошенного луга, когда с него убирали сено, и залюбуешься — низко прорезанная косами травяная стерня, подстриженная «под одну гребёнку», казалась похожей на огромный жёлто-зелёный ковер, подступающий кромками то к полям молодых стеблей хлебов, то к изумрудно-зелёной темени леса. На любом скошенном лугу вполне можно было устраивать матчи хоть по футболу, хоть по каким другим «травяным» видам спорта. Это теперь считается допустимым, когда на огромных пространствах земель не то что овраги, придорожные обочины и канавы или кочковатые низины, но даже большие плешины земли в лесах и возле них, поросшие отменной травой, остаются из года в год нетронутыми в пору сенокоса и пропадают под
