История моей жизни. Записки пойменного жителя - Иван Яковлевич Юров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сохранность сельхозпродуктов во время зимы, использование их полностью и по назначению — вот экономия живого и овеществлённого человеческого труда, который незачем растрачивать понапрасну. Так, в сущности, рассуждали и так вели дело неграмотные, но по-крестьянски и глубоко по-человечески мудрые жители Молого-Шекснинской поймы.
Всё, что производилось ими в земледелии и животноводстве, хорошо сохранялось, всё потреблялось по назначению, ничего не выбрасывалось.
Лён, одежда и обувь
Кто из людей в старой дореволюционной России не ходил в домотканой одежде, не изготовлял себе обуви? Ситцевые рубахи и суконные штаны фабричного производства носили немногие поймичи, в основном по праздникам, да и то уже в тридцатые годы.
Руками молого-шекснинских женщин — а они были искусными мастерицами и затейницами в изготовлении одежды из льна — шились рубахи и штаны, постельники и наволочки, одеяла и покрывала, коврики и шарфы и множество других вещей, необходимых для дома и жизни.
Поля подо льном в междуречье были обширные. Лён приносил много хлопот: ежегодно в пору глухой осени и долгой зимы всё женское население — от подростка до прабабушки — кто его мял и трепал, кто из него прял и сновал нитки, кто ткал холсты и шил одежду, кто вышивал и вязал. Льняная круговерть захватывала пойменских женщин: лён для них был олицетворением их творческого труда, забот и веселий.
Самодельные деревянные прялки и верётена, вьюшки и во-робы, сновальники и ткацкие станки были почти в каждой избе. Все многочисленные инструменты и приспособления для выделывания из льна холста изготовлялись из дерева. Руки молого-шекснинских мужиков умели сделать из дерева для ткацких станков бёрда, через которые проходили сотни тонких льняных нитей для выделывания холстинного полотна-новины. А из той холстинной новины, отбелённой на снегу и выполосканной в речной проруби, отбитой деревянной колотухой, высушенной в избе и обкатанной зубчатым деревянным вальком на катке-скалке, выделывались десятки метров грубого холстинного полотна; из него же почти всем пойменским девкам шили подвенечные платья. Почти в каждой избе на вымытых песком-дресвяником полах лежали льняные половички-дорожки. Все спальное одеяние было из грубого холста. На грубых холстинных постельниках и наволочках, надетых на подушки, натруженные до предела тела крестьян отдыхали лучше, чем бы на пуховых перинах.
При ручной деревенской обработке льна и при изготовлении из него одежды и всяких рукоделий молого-шекснинцы не применяли химических соединений, которые в наши дни оказывают губительное действие на всё живое. Нужно было поймичам окрасить в какой-либо цвет хоть льняную пряжу, хоть любые поделки из неё, — они шли в лес. Там сдирали кору с дерева, приносили её домой, заваривали кипятком в деревянной бочке или в шайке-лохани — так приготовляли краску. В зависимости от количества коры и пород дерева выходила та или иная краска. При смешении одной древесной коры с другой отвары получались разноцветными. В древесный корковый отвар клали любые льняные поделки, и они приобретали нужный цвет. При крашении льняных тканей, например, в коричневый цвет применяли кору ольхи; голубые, зелёные или жёлтые цвета получали при смешении древесной коры с травами.
Во времена существования Молого-Шекснинской поймы в России было широко распространено также домашнее дубление кож и овчин. Задублённые рыболовные сети служили пойменским мужикам в два-три раза дольше, чем недублёная пеньковая или льняная пряжа. Поймичи в меру своих возможностей умели химичить, хотя никто из них о химии как о науке, разумеется, не имел никакого представления. Они хоть и неосознанно, да всё-таки имели дело только с органической химией, не наносящей вреда живой природе.
Лён не только одевал людей поймы, но и кормил их. С маслобойных кустарных заводов, которые были настроены не в самой пойме, а в прилегающих к ней «горских» сёлах и деревнях, молого-шекснинские мужики часто привозили домой глиняные кувшины, большие стеклянные бутыли, полные льняного масла, и большие квадратные коробы жмыха-дуранды. Дуранду скармливали скотине, а льняным маслом мазали картошку, кашу во всякое время года — и в разговенье, и в Божьи посты. Масло было душистое. От щедро помасленной льняным маслом жареной картошки распространялся приятный сильный запах: бывало, еще и дверь открыть как следует не успеешь, а нос уж ловит запах льняного масла.
Кроме льна, в пойме сеяли коноплю. Она шла для изготовления мешков, дерюг-подстилок на зимние повозки, для рыболовных снастей и крепких верёвок. А если были нужны верёвки послабее, так мужики шли в лес, обдирали там липу, клали липовую кору в болотную воду, и через две-три недели раскисшее в болотной воде липовое лыко превращалось в длинные пряди-мочалы, из которой мужики руками вили верёвки любой длины и толщины.
В пору сенокоса и жнитва мочаленными верёвками-плетёшками люди часто крест-накрест обвязывали на ногах лапотные онучи. Прелесть той обуви заключалась в том, что когда человек шел в лаптях по сырому месту, то вода как входила в них, так сразу же и выходила наружу. Ходить в лаптях было легко, и ногу не наколешь. Лапти плели из берёзовой и липовой коры, которую называли лыком. Старинная поговорка «лыка не вяжет» — произошла от русских лаптей. А чего стоили лапти для прежнего крестьянина? Они тогда и в грош не ценились. Но так было не всегда. При Керенском, будь он неладен, когда коробок спичек стоил полмиллиона рублей, пару хороших лаптей можно было купить только за миллион!
Липовое мочало жителям поймы нужно было и для бань, которые обычно строили на задворках деревень. У кого не было своей бани, те мылись в избе на кухне над деревянным корытом, предварительно распариваясь в печи. Бывало, перед каким-нибудь праздником захотят муж с женой помыться. Баба первой залезает попариться в печь, ложится головой вперед, а муж стоит у печи, глядит-дожидается, когда жена устроится в печи да разомлеет, чтобы подать ей веник
