Путешественница - Диана Гэблдон

– О!

Джейми сел, держа в руке апельсин, и уставился на него.

– Знаешь, – промолвил он наконец, – по-моему, никто никогда не задавал мне этого вопроса – чего я хочу.

В его голосе звучало легкое удивление.

– Может быть, потому, что у тебя не так часто имелся выбор, – заметила я. – Сейчас, однако, он есть.

Несколько мгновений Джейми крутил апельсин в руках, склонившись над пупырчатым шариком.

– Вероятно, ты понимаешь, что мы не сможем вернуться в Шотландию, во всяком случае, некоторое время.

Я, разумеется, рассказала ему о Томпкинсе и о кознях сэра Персиваля, но у нас было мало времени, чтобы обсудить эти сведения и вытекающие из них последствия.

– Конечно, потому и спрашиваю, – ответила я и замолчала, давая ему собраться с мыслями.

Джейми годами вел жизнь изгоя, то скрываясь, то занимаясь тайными делами и меняя личины. Но сейчас все раскрылось, и для него не существовало никакой возможности вернуться к какому-нибудь из прежних видов деятельности, да и вообще открыто появиться в Шотландии.

Последним убежищем, конечно, являлся Лаллиброх, но даже этот путь к отступлению был закрыт. Может быть, для него Лаллиброх навсегда останется домом, но теперь в имении другой лэрд. Я знала, что Джейми не жалеет о переходе усадьбы во владение семьи Дженни. Так-то оно так, но человек не может хоть отчасти не сожалеть об утрате фамильного наследия.

Джейми тихо фыркнул, и я решила, что раздумья привели его к тому же, к чему пришла я.

– Ни Ямайка и никакой другой остров, находящийся под управлением Англии, не подходят, – печально сказал он. – Возможно, сейчас Том Леонард и королевский флот считают нас мертвыми, но стоит нам объявиться в британских владениях и пробыть там некоторое время, об этом непременно узнают.

– А ты не подумывал об Америке? – осторожно поинтересовалась я. – То есть, я хочу сказать, о колониях?

Джейми с сомнением потер нос.

– Н-нет. Честно говоря, не думал. Это правда, мы могли бы обезопасить себя от короны, но…

Он умолк, нахмурился, достал кортик, ловко надрезал кожицу и принялся очищать апельсин.

– Там никто не будет тебя преследовать, – заметила я. – Сэра Персиваля ты интересуешь, лишь пока находишься в Шотландии и твой арест может принести ему выгоду. Британский военный флот не может охотиться за тобой на суше, и губернаторы Вест-Индии тоже не имеют власти в континентальных колониях.

– Это правда, – согласился Джейми. – Но колонии… – Он принялся легонько подбрасывать апельсин на ладони. – Это ведь дикий край, англичаночка. Пустыня. Я не хотел бы подвергать тебя опасности.

Меня это рассмешило, но Джейми, уловив мою мысль, печально усмехнулся.

– Ну да, разумеется, я потащил тебя на край света и допустил, чтобы ты была похищена и угодила на этот чумной корабль. Но чтобы тебя съели каннибалы – это уж слишком!

Я опять едва не прыснула, но горечь в его голосе заставила меня сдержаться.

– Нет в Америке никаких каннибалов, – возразила я.

– Еще как есть! – пылко возразил Джейми. – Я печатал отчет католического миссионерского общества, где рассказывается о северных язычниках, именуемых ирокезами. Они привязывают пленников к столбам, подвергают страшным пыткам, а под конец вырывают им сердца и пожирают. Перед тем, как вырвать и пожрать глаза.

– Ага, глаза оставляют напоследок, чтобы бедняги видели, как поедают их сердца.

Я невольно рассмеялась, но, увидев, как он насупился, извинилась.

– Прости. Нельзя верить всему, что написано, но…

Закончить я не успела. Джейми наклонился и сжал мою здоровую руку, да так сильно, что я пискнула.

– Черт побери, да послушай ты меня! Это не шутки!

– Ну… да, конечно. Но я и не думала подшучивать над тобой, Джейми. Пойми, я прожила в Бостоне почти двадцать лет, а ты никогда не бывал в Америке.

– Это чистая правда, – спокойно отозвался он. – Но скажи, англичаночка, ты и вправду думаешь, что город, в котором ты жила, имеет много общего с тем, который существует сейчас?

– Ну… – начала было я, но осеклась.

Да, возле бостонского парка в мое время можно было увидеть немало старинных особняков, украшенных латунными табличками, свидетельствующими об их исторической ценности, однако большая часть из них была построена не раньше тысяча семьсот семидесятых годов, а то и позже.

– Ладно, – пришлось признать мне. – В чем-то ты, конечно, прав. Но не думаю, чтобы все там было так уж дико и пусто. Там есть города, это я точно знаю.

Джейми выпустил мою руку и снова сел, продолжая держать в другой руке апельсин.

– Возможно, – медленно проговорил он. – Правда, о городах мне особо слышать не приходилось, все больше о том, что страна эта дикая и пустынная, хотя и прекрасная. Но я же не дурак, англичаночка. – Его голос зазвенел, и он энергично запустил пальцы в апельсин, разломив его пополам. – Я не принимаю на веру все подряд только потому, что это напечатано в книжках. Сам печатал эти чертовы книжки. Мне прекрасно известно, что среди авторов есть и шарлатаны, и глупцы – видел и тех и других. И уж конечно, я в состоянии отличить романтический вымысел от голого факта.

– Ладно, – сказала я. – Хотя, на мой взгляд, отличить в печатном произведении факт от вымысла не так-то просто. Но даже если насчет ирокезов все правда, не весь же континент кишмя кишит кровожадными дикарями. Уж это-то мне известно. Америка, знаешь ли, очень велика.

– Ммфм, – произнес Джейми, совершенно не убежденный моими словами.

Он переключил внимание на апельсин, принявшись делить его на дольки.

– Забавно, – пробормотала я. – Решив вернуться, я прочла все, что было возможно, об Англии, Шотландии и Франции этого времени и знаю столько, что могу выглядеть вполне естественно. Но в результате мы отправляемся в те края, о которых мне практически ничего не известно. Я и подумать не могла, что нас угораздит переплыть океан, с твоей-то морской болезнью!

Это заставило его пусть неохотно, но рассмеяться.

– Видишь ли, никогда не знаешь, на что ты способен, пока не припечет и не придется чем-то заняться. Поверь мне, англичаночка, как только я разыщу Айена, нога моя больше никогда не ступит ни на одно из этих богом проклятых плавающих корыт. Разве что ради возвращения в Шотландию. Если туда вообще можно будет вернуться, – добавил он, подумав, и в знак примирения предложил мне дольку апельсина.

– Кстати, о Шотландии. Твой печатный станок остался на хранении в Эдинбурге. Мы можем выписать его оттуда, если осядем в одном из больших американских городов.

Джейми встрепенулся и вскинул глаза.

– Ты правда считаешь, что там можно будет заработать на жизнь типографским делом? Там что, есть большие города? Это ведь только в городах с многочисленным населением возникает надобность в печатниках и книготорговцах.

– Уверена, это было бы возможно. В Бостоне, Филадельфии… В Нью-Йорке, думаю, пока еще нет. Может быть, в Уильямсбурге. Точно не скажу, но там наверняка есть несколько населенных пунктов, достаточно больших, чтобы у них возникла надобность в типографии. Особенно это касается портов.

Мне вспомнились набранные крупным текстом объявления, оповещающие о датах погрузки, разгрузки, прибытия и отбытия судов, о местах, где покупатели могут приобрести колониальные товары, а сошедшие на берег моряки отдохнуть и развлечься так, как того просит душа. В Гавре ими были обклеены стены каждой припортовой таверны.

– Ну, – Джейми задумчиво хмыкнул, – если бы нам удалось это устроить…

Он засунул дольку в рот и принялся неторопливо жевать.

– А как насчет тебя? – неожиданно спросил он.

– Что насчет меня?

Его глаза сосредоточились на моем лице.

– Подходит ли это тебе – отправиться в такое место? – Джейми снова опустил глаза, старательно отделяя следующую дольку. – Ведь у тебя есть и свое дело, а? – Он снова взглянул на меня и криво улыбнулся. – Я еще в Париже усвоил, что не могу удержать тебя от этого. Вопрос в том, сможешь ли ты быть целительницей в колониях.

– Думаю, что смогу. В конце концов, больные и раненые встречаются везде, куда ни отправишься, – медленно ответила я и посмотрела на него с любопытством. – Ты очень странный мужчина, Джейми Фрэзер.

Он рассмеялся и проглотил остаток апельсина.

– Странный, вот как? И что ты под этим подразумеваешь?

– Фрэнк любил меня, – медленно произнесла я. – Но во мне были… некоторые стороны, что ли… с которыми он не знал, что делать. Нечто такое, неотделимое от меня, чего он не мог понять, а может быть, это просто его пугало. Ты – совсем другое дело.

Он склонился над следующим апельсином, ловко очищая кортиком кожицу, однако от меня не укрылась легкая улыбка, тронувшая уголки губ.

– Нет, англичаночка, в тебе меня ничто не пугает. Точнее, пугает, но только одно: как бы ты не погубила себя своей неосторожностью.

Я фыркнула.

– Меня, между прочим, пугает в тебе то же самое, но, по моему разумению, с этим все равно ничего нельзя поделать.