Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

уж там. И двинул ему Рассел в отместку за ту ночь в парке, сам же так и сказал, и не пристрелил, хотя вполне мог, и с книгой этой… и… ну, что-то не то здесь.

– Не можешь узнать или не знаешь, что сказать? – пришёл ему на помощь Орлов.

– Я знаю его, видел, – начал объяснять Эркин. – Он беляк, конечно, и сволочь, но… но вот такого зла, как эти, – Эркин показал на фотографии белоглазого и других, отложенные им на левый край стола, – он не делал. Я не видел. В нас он не стрелял.

Орлов кивнул.

– А что ты вообще о нём знаешь?

– Да, ничего, – пожал плечами Эркин. – Он… Он в той же конторе, что, – и с усилием, всё-таки непривычно, – что и моя жена, работал. Ну… провожал её, книжки ей всякие давал, с разговорами лез.

– Понятно, – Орлов улыбнулся. – И вы как-то крупно поговорили.

– Ну-у, – замялся Эркин, но, поглядев на улыбку Орлова, сразу и хитрую, и понимающую, ответно улыбнулся. – Да, поговорили.

– И как? Отстал он?

– Он всё вокруг дома болтался, я его от дома отваживал, – объяснил Эркин. – А там, – он вздохнул, – Хэллоуин начался.

– Ясно. Ну, сам решай.

Помедлив, Эркин положил фотографию Рассела направо и взял следующую.

– Этого я не знаю, как зовут. Но я его весной ещё в форме видел.

– Так, а сейчас?

– На рынке, когда нас на торги хотели загнать, он командовал. Потом я его не видел. Может, и пришибли.

И разговор покатился дальше. Конечно, разговор. Допрос с битья начинается и без битья не идёт. А это – разговор.

Но устал Эркин от него сильно. И в камере сразу залез на койку, лёг на спину, закинув руки за голову, и погнал по телу волну. Хоть так размяться. Потом посмотрел на Мартина. Опять потолок рассматривает, но глаза уже живые. Мартин почувствовал на себе его взгляд и повернул голову.

– Ну как?

– Нормально, – улыбнулся Эркин. – И не замахнулись ни разу. А у тебя?

– Тоже нормально, – Мартин усмехнулся. – Сказали, что оборону хорошо сделали.

– А разве не так? – к ним подошёл Арч и встал, опираясь растопыренными локтями на их койки.

Эркин подвинулся, Арч ловко подтянулся и сел на его койку.

– Это не мы хорошо оборонялись, – Мартин насмешливо улыбнулся. – Это они плохо наступали. Лезли в лоб по-дурному. Зашли бы с флангов, хреново бы пришлось.

– Это с боков, что ли? – Арч покачал головой. – Тогда да. Но и мы ведь стояли.

– А я разве спорю? Стояли хорошо, но и нас всерьёз не брали. Стреляли не прицельно, так… патроны переводили.

– Пугали? – предположил Эркин.

– И это, – кивнул Мартин. – Это всё охранники. А палач – не боец и бойцом не будет. Над связанным куражиться – это одно, а свою голову подставлять – совсем другое. И все они… то ли пьяные были вусмерть, то ли ещё что…

– Точно, – перебил его подошедший к ним Длинный. – Я ему в лоб, так он…

Арч, нагнувшись, щёлкнул Длинного по макушке.

– Не встревай. Конечно, это ты, Мартин, правильно говоришь.

– И в заваруху зимой, – подал голос Губач, лежавший на нижней койке. – Они тоже… врассыпную все.

– И ведь самая сволочь, – приподнялся на локтях Эркин, – самая сволочь смылась. Кто посмирнее и не шустрые, на тех и отыгрались. За всех огребли.

– Ну, не скажи, – не согласился Арч. – Это где как.

– Я в имении был, – стоял на своём Эркин, – так самые гнусняки первыми смылись. Нам ещё про свободу говорят, а хозяева уже за воротами.

– Точно, – кивнул Длинный, – и у нас так же.

– Опять встреваешь, – покачал головой Арч. – Зимой, конечно, всяко бывало. И по нам приходилось. Видал я… Костёр догорает, а вокруг костра как спали, так и лежат.

Эркин кивнул.

– Я тоже такое видел.

– Вы прямого попадания не видели, – усмехнулся Мартин. – Когда ни костра, ни людей, а одна яма, да может по кустикам рядом… где сапог с ногой, где… ещё что, хотя… мало что остаётся. Ладно. Война есть война.

Все закивали. О войне они знали мало. Сюда бои не дошли, даже бомбёжек не было. А Мартин воевал, он-то знает.

С допросов вернулись уже все. Значит, скоро ужин, вечерняя оправка и отбой. Нормально. Если б ещё знать, как там дома… Но это волновало только тех, кто имел дом и знал, что там его ждут. Но о доме, как и о будущем, старались не говорить. Не им решать. Значит, и думать нечего.

Алабама

ВЧ № 4712

Золотарёв зашёл в гараж сразу после обеда и нашёл Свиридова, с которым предпочитал ездить. Быстро, надёжно и если что, то и помощники не нужны.

– Здравствуй, сержант. Когда машина будет готова?

– Здравия желаю, майор. А когда надо? – Свиридов выпрямился, вытирая руки ветошью.

Золотарёв улыбнулся.

– Как всегда, Свиридов. Значит, так… Сейчас отдыхай, потом едем в Диртаун, оттуда в Спрингфилд, а там… подождём немного и обратно в Диртаун.

– Концы дай боже, – Свиридов усмехнулся. – И за сколько?

– Завтра вечером мне надо в Колумбию.

Свиридов кивнул.

– Трудно, но возможно. Сделаем.

Золотарёв хлопнул его по плечу.

– Я зайду.

– Я всегда на месте, – улыбнулся Свиридов.

Золотарёв кивнул и ушёл. Так, Бредли и Трейси он от парней отсёк. Но до чего же скользкие, сволочи, не прижмёшь их… Ладно, бумага эта ещё сыграет. Пусть они теперь только сунутся в Джексонвилл. Дача ложных показаний – конечно, не смертельно, но неприятно. А чёртовым индейцем он сейчас займётся вплотную. Его он прижмёт. Есть на чём. Заговорит, сам заговорит, а то ишь взял манеру отмалчиваться, натаскал его Трейси. Ничего, этого индеец не выдержит, сломается. Но куда всё же делся лагерник? По Джексонвиллу белых взяли много, но ни один по описанию не подходит. Неужели действительно дал дёру и залёг где-нибудь. Попробуй его оттуда выковырять. Но вот это индеец должен знать. Наверняка сам туда же собирался, да не успел. А до Бредли с Трейси он ещё доберётся. Где-нибудь эта парочка засветится, не бывает без проколов, вот тогда и взять их за жабры. И посчитаться за всё и сразу. Ладно, их пока побоку, успеется. С индейцем он продумал. Теперь поспать, сделать бланк и вперёд!

Графство Дурбан

Спрингфилд

Центральный военный госпиталь

Перед отбоем Михаил Аркадьевич постучал в дверь палаты Никласа.

– Не спите ещё?

– Нет, Михаил Аркадьевич, – Никлас читал, лёжа в кровати. – Заходите, конечно, садитесь.

Михаил Аркадьевич переставил стул и сел возле кровати. Никлас отложил книгу на тумбочку.

– Как я понимаю, курс лечения можно считать завершённым.

– Вы догадливы, Никлас. Но наполовину.

– Та-ак, –