Ткань Ишанкара - Тори Бергер

class="p1">– Не отчаиваться, ибо уныние – грех! – он снова ткнул указательным пальцем в потолок. – Вы должны бороться за свою душу ради Йена хет Хоофта и еще помочь Фэйту.

– Суд завтра, доктор Фиц, его ко мне больше не допустят. И как я смогу ему помочь?

– Не мешайте ему, – многозначительно сказал Фиц, поднял ладонь в прощальном жесте и вышел.

Дверь за ним закрылась, и Тайра снова осталась одна.

Фэйт

Год 1-й ректорства сэра Бергера, весна

Конечно, Фэйт знал об этом своем недостатке, но бороться с ним не мог и не хотел. Знал еще с детства, когда однажды раз и навсегда решил, что последнее слово всегда должно оставаться именно за ним, и это слово должно так расставлять акценты, чтобы всем сразу было понятно, где их место и кто здесь главный. Фэйт не умел проигрывать. Не умел и не проигрывал. И ужасно боялся, что однажды ему все-таки придется сдать позиции и снова оказаться в компании аутсайдеров.

Вспоминать о детстве Фэйт не любил, потому что в нем ему никогда не приходилось побеждать. На уроках физкультуры он постоянно попадал в команду, которая оставалась далеко позади, и в каком бы проекте он ни участвовал, сколько бы усилий ни прилагал, он и его команда всегда были в проигрыше. Фэйт никак не мог забыть разрисованную красной краской дверь своего школьного шкафчика, на котором много раз повторялась одна и та же фраза: «Сдохни, лузер!», и даже сейчас он иногда видел ее во сне. Фэйт признавал, что в детстве ему катастрофически не везло. Даже когда он первым сдавал преподавателю контрольную работу, и его победа была очевидной, его труды оказывались погребенными под грудой работ, сданных чуть позже, и он опять откатывался в самый конец. Когда Фэйт понял, что бороться с этим бесполезно, он просто перестал участвовать в олимпиадах и конкурсах, но все равно ходил на все, чтобы посмотреть на других участников и сравнить с ними себя. Он сидел в самом конце зала, закинув ногу за ногу, и про себя отвечал на задаваемые вопросы быстрее, чем ведущий успевал полностью их произнести, а нерасторопность или откровенное незнание одноклассников Фэйта непомерно злили. Он все никак не мог понять, почему он не может вырваться вперед из этого стада баранов, хотя объективно является самым лучшим. Однажды Фэйт пришел к выводу, что ненавидит всех, кто его окружает, и поэтому переезд семьи в Лондон воспринял как божественный знак. Он собрал свои вещи задолго до того, как это стало действительно необходимым, и еще месяц сидел и спал на аккуратно подписанных картонных коробках.

Отец был скромным юристом, не хватал звезд с неба и довольствовался тем, что у него было. Он был партнером в небольшой адвокатской конторе, и Фэйт впоследствии очень удивлялся, почему отец не вел статистику выигранных и проигранных дел. Если бы отец выигрывал чуть больше, денег в семье тоже было бы больше, и летом они могли бы ездить отдыхать подальше, чем в деревню к маминым родителям. Фэйт хорошо знал, что такое «экономить», и, в общем-то, даже был рад, что в его новой школе была принята единая форма. Когда Фэйт понял, что больше никто не будет смеяться над его небогатой одеждой, он успокоился и с головой ушел в учебу. Через полгода он впервые почувствовал так желанную им высоту и упругий ветер под наконец-то раскрывшимися крыльями.

Отец был хорошим юристом, но для Фэйта этого было недостаточно: Фэйт хотел быть лучшим. Когда он заявил отцу, что собирается превзойти его в юриспруденции, отец только обрадовался, так что никакого соперничества, на которое так рассчитывал Фэйт, не случилось. Отец уже давно тайно мечтал, чтобы сын поступил в Оксфорд, а Фэйт наконец-то понял, на что они с матерью экономили все предыдущие шестнадцать лет. Он просто не мог позволить им разочароваться.

Фэйт еще издалека услышал слоновье буханье шагов Фица по коридору и приготовился к как всегда несоизмеримо широкому жесту, с которым Фиц открывал дверь его кабинета, отчего Фэйту казалось, что буковое полотно останется в его могучей лапе вместе с вырванными петлями. Фэйт вынул сигару, обрезал кончик и успел подкурить до того, как Кейн буквально ворвался в его рабочую обитель.

– Ну что? – пробасил Фиц вместо приветствия.

– Что именно – что? – лениво отозвался Фэйт.

– У тебя слушание через час, – Фиц плюхнулся в кресло и достал свой огромный платок. – У тебя есть что-нибудь?

– А ты, я смотрю, не на шутку волнуешься за девчонку, – Фэйт выпустил в потолок два кольца и поймал третье на тлеющий кончик.

– А ты нет?

– Я в данный момент волнуюсь за свою репутацию.

– Значит, у тебя ничего нет, – обреченно сказал Фиц и скомкал платок. – Я прав?

– Н-н-нет, – с неохотой ответил Фэйт. – Кое-что у меня, все же, есть. Но это полный абсурд. Придется работать с этим абсурдом.

– А ишанкарские архивы? Библиотека? Ты же там все перерыл!

Фэйт пару раз затянулся, выдерживая драматическую паузу, потом презрительно скривился и взглянул на Кейна.

– Ты, ей-богу, иногда такой наивный мальчик, доктор Фиц. Можно подумать, в Ишанкаре каждые сто лет появляется некромантесса, которая мочит своих родичей, и поэтому они собрали кучу материалов по этому вопросу.

– Не понял.

– Да ты понятия не имеешь, что такое ишанкарская Библиотека или ишанкарский Архив! – с восхищением произнес Фэйт. – Там можно провести вечность и ничего не найти!

– Значит, ты не нашел.

– Я не искал.

– Что?!

– Я не искал. Я просто читал все, что касается ишанкарских некросов, в свое удовольствие, так сказать. Узнал много интересного, – Фэйт загадочно улыбнулся. – Но ничего, что относилось бы к делу, мне не попалось.

– Не попалось?

– Не попалось, я что, невнятно говорю? Они там, видишь ли, все фаталисты. Аль’Кхасса, ’т Хоофт, аль-Малик, Гиварш, о ком я бы такого сроду не подумал. Даже господин Ректор. Фаталисты, Фиц. Делай, что должно, и будь, что будет. Вот я и подумал, что кесарю кесарево.

– Что. Ты. Несешь? – раздельно произнес Фиц.

– Я говорю, что с Ишанкаром надо общаться так, как они привыкли общаться сами с собой. Я делал, что должно, и получилось так, как получилось. Я хотел помочь аль’Кхассе, не столько ей, конечно, сколько хет Хоофту, но ничего, что могло бы помочь, мне не попалось, хотя поначалу я копытом землю рыл. Честно, Фиц, – Фэйт приложил правую ладонь к груди, чиркнув по лацкану пиджака краем сигары. – Но потом я успокоился и перестал портить их великолепный паркет.

– Юлиус, – прошептал Фиц. – Ты спятил? Если ты не вытянешь аль’Кхассу, Ишанкар от тебя даже памяти не оставит!

– Да ну? – прищурился Фэйт.

Кейн неодобрительно покачал головой и снова вытер пот со лба.

– Нет, я все же не понимаю! – завопил он. – Какого черта ты тогда делал в Ишанкаре?! У тебя же был абсолютный допуск!

Фэйт выпустил еще пару сизых колец, отложил сигару на край пепельницы, поднялся из своего кресла и присел на край стола.

– Ты пойми, Фиц, – серьезно сказал Фэйт. – Ученица ’т Хоофта – это непростая штучка. Она умная, как сам ’т Хоофт. Она просчитала все возможные варианты своего будущего, и почти в ста процентах этого будущего у нее просто нет, так что на испуг или на принцип ее не возьмешь. И водить себя за нос она не дала, как ты помнишь, за что лично я ей симпатизирую.

– И что из этого?

– Помнишь, она спросила, допустил ли меня Ректор до Списка Б Закона? И ты думаешь, после этого вопроса еще стоило копаться в их книгах? А, Фиц? – Фэйт злился. – Я что, по-твоему, полный идиот? Аль’Кхасса абсолютно ясно сказала, что ничто, кроме Списка Б, не сможет ее оправдать. Неужели я должен был заниматься ерундой, выискивая что-то там, где этого изначально не было? По большому счету для подготовки к процессу этот абсолютный ректорский допуск мне вообще был не нужен. Я просто использовал