Публичное одиночество - Никита Михалков

Мы оставляем за собой мертвую землю и двигаемся дальше. Когда поднимается шлюз на Волге, что всплывает? Когда входишь в лес, что ты видишь? Когда едешь на поезде, на что похожа полоса отчуждения?

Неприлично носить дорогостоящий костюм от Бриони поверх грязного белья. Неприлично прикрываться богатством Москвы и Санкт-Петербурга, имея разоренную окраину. Причем окраину, которая начинается сразу за Московской кольцевой автодорогой.

Роскошные презентации, Евровидение за миллионы долларов… А когда ты выходишь из этой красоты и садишься в «бентли», то красота собственно в «бентли» продолжается, вот только едешь ты по совсем другой стране. Бессмысленно забивать запахи грязного тела дорогим одеколоном.

Я, например, для себя решил, что никогда не выкину на землю бумажку, окурок, бутылку. Просто взял за правило. Однажды я был на охоте под Великим Новгородом, охотился на медведя с подхода. Ночь. Страшная, стрёмная охота. Ты видишь медведя в бинокль, не можешь угадать, насколько он далеко, но ты его слышишь. Ты идешь по пашне из-под ветра, останавливаясь и проверяя все время, слышит он тебя или нет. Я боялся закашляться, взял конфетку, положил под язык. В руке у меня осталась бумажка. И тут я ловлю себя на мысли, что кладу ее в карман – в диком поле, за триста километров от любого жилья, где эту бумажку никто не найдет и никто меня не осудит. Но это уже сильнее меня. Кто-то скажет «клинический случай». Но я не хочу излечиваться от этой мании. Потому что дело не в бумажке и не в общепринятых для цивилизованного мира нормах поведения. А в отношении ко всему, что тебя окружает, как к живому и единственному. А к себе – как к части всего.

Представьте: человек бросил окурок в урну около метро, к нему подбегают репортеры с камерой: «Здрасьте, вы выкинули окурок в урну и выиграли три тысячи рублей». И по всем каналам его показали. А другой человек бросил на землю и, наоборот, заплатил три тысячи.

Да, нужны уговоры, подарки, лотереи, влияние прессы. Надо заставить шевелиться муниципальное и областное руководство, проводить конференции, соревнования, викторины, что угодно. Это должна быть последовательная политика. Не просто лозунг в Послании президента: «Давайте не будем сорить на улице», но глубинная, продуманная система – как обратить людей взором к собственной земле.

Это единственный путь, чтобы человек с младых ногтей осознал красоту и необходимость своего Отечества. Еще совсем недавно – в масштабах истории три секунды назад – мы бегали в школу мимо разбитых церквей, и это был привычный пейзаж. А теперь для маленького человека, который ходит в воскресную школу, вид разрушенного храма удивителен и странен. Он спросит: «А почему наша церковь такая красивая, а эта разбитая? Это ведь тоже церковь». Чем раньше возьмемся за уборку, тем быстрее для наших детей и внуков любое неуважение к собственной земле станет уродливым, вопиющим, преступным.

Я уже не говорю о прибыльности такого проекта. Он потребует десятков заводов по переработке вторсырья. Появятся тысячи вакансий. Откроются преступления, над которыми до сих пор милиция ломала голову. Обнаружатся захоронения радиоактивных веществ, найдутся украденные машины. А по берегам морей собрать корабельные остовы – сколько металла!

Надо мной будут смеяться, обзывать мою идею бредом, маниловщиной. Но это не маниловщина. Это единственная возможность соединить нанотехнологии, о которых мы столько говорим, с элементарной стиркой. Естественность хорошего костюма – с естественностью чистого белья. Ни оборона, ни космос, никакие инновации без этого жить не будут. Они, извините, утонут в дерьме.

Убежден, «уборка страны» – дело, которое способно консолидировать общество. По большому счету на этом можно построить концепцию управления страной, потому что отсюда вырастают производные: рабочее место, дом, школа, детский сад…

Посмотрите фотографии крестьянских дворов дореволюционной России. Там могло быть нечисто, но мерзко – никогда. Инструмент у человека, который занимался делом, был отлажен, лошади сыты и вычищены, коровы доились, навоз убирался. За внешним порядком всегда существует внутренний стержень – самосознание хозяина: это моя жизнь, это моя земля.

Зайдите в монастыри – в Дунилово, в Дивеево, в Сретенский монастырь в Москве – это рай на земле. И не потому, что там все время кто-то метет (хотя там все время кто-то метет), а потому что там у людей другая направленность мыслей, другая духовная наполненность. Я не предлагаю превратить страну в монастырь, но предлагаю поучиться у монастырей сосредоточенности на своем месте, концентрации на том, где ты живешь, что ты делаешь. Это и есть культура в самом высоком, сакральном смысле.

На мой взгляд, в России должна быть создана серьезная институция, которая разработает государственную систему уборки страны так, как советская власть разрабатывала строительство БАМа или работу пионерской организации. Или как сегодня собирают молодежь на Селигере. Хватает же сил организовать, создать определенную ауру, пригласить президента, премьер-министра, осветить все это в СМИ. Значит, механизм существует. Только, к сожалению, мы всегда делаем что-нибудь хорошее в одном экземпляре – экспериментальный автомобиль, опытный станок. Осталось научиться, чтобы все лучшее множилось в тысячах экземпляров и служило Отечеству, примиряя нас друг с другом и собственной землей. (I, 141)

ОБЩЕНИЕ

Пустое общение

(2006)

Вопрос: Что Вас в жизни тяготит и раздражает?

Пустое общение. Иногда его нельзя избежать.

Но, к счастью, я уже давно сам выбираю, что мне делать, с кем разговаривать, что снимать, где сниматься… (I, 124)

ОБЩЕСТВЕННОСТЬ

(2011)

Интервьюер: За последние полгода общественность ссорилась с Вами трижды: из-за налога со всей записывающей техники, из-за «мигалки» и из-за строительства в Козихинском переулке. Почему Вы все время попадаете под раздачу?

Все это совершеннейшая ложь и подтасовка.

Вы говорите «однопроцентный налог»… Во-первых, это не налог, а сбор. Во-вторых, лично я к его возникновению не имею ни малейшего отношения. Я никогда не предлагал его и вообще никакого понятия о нем раньше не имел. Но это закон, по которому живет весь мир, кроме Кубы и Белоруссии. У нас этот закон принят Думой, утвержден правительством. После чего был объявлен конкурс – кто его выиграет, тот и будет этим заниматься. Выиграла компания, одним из учредителей которой был я. Общим собранием меня избрали ее президентом. Все.

Козихинский? Девять лет мы пробивали возможность наше аварийное здание наконец сломать, чтобы построить новое. Я переселял людей из комнаты в комнату, потому что с каждым днем все опаснее и опаснее было в этих комнатах пребывать. Есть документы, фотографии, в каком состоянии находился наш дом. Кроме того, это никакое не историческое здание. Оно старое, но исторической ценности никогда не представляло. Повторяю, девять лет мы собирали документы, и только благодаря «пристрастному» ко мне отношению супруги Лужкова мы не могли начать работу, потому что нам все время присылали новые и новые поправки. А вокруг нас, между тем, вовсю кипела работа: строились новые дома, вбивались в землю сваи, рычали бетономешалки. Но мы терпели, потому что понимали: люди строятся. Возникает вопрос: «Почему же тогда, когда все это начиналось, ни у одной суки не возникло мысли начать борьбу «за облик Москвы»? И только тогда, когда мы, собрав все документы, все сделав по закону, стали работать, начался этот истерический лживый вой. Но неужели Вы думаете, что если хоть что-то в наших документах было бы нечисто, при той энергии, с которой нас пытались мочить, эта стройка не была бы остановлена? Но придраться ни к чему нельзя. Мы делали все по закону, соблюдая все технические нормы под надзором профессиональных строителей.