Влас Дорошевич. Судьба фельетониста - Семен Букчин

Набивался в сыновья беспутный репортер «Русского слова» Сережа Ракшанин. Воспитанник друга юности Власа, прекрасного журналиста, умершего в 1903 году Николая Осиповича Ракшанина, он действительно был очень похож на Дорошевича и лицом, и фигурой. Вот и пошли слухи, что он его незаконный сын. Ракшанин сам усердно способствовал их распространению, а для пущего сходства принялся еще и прихрамывать, как Дорошевич, и даже завел себе палку. Амфитеатров рассказывает, что однажды, «когда провинившийся и вызванный им для разноса юный репортер приблизился к нему вприхромку и опираясь на тросточку, Влас не выдержал — взревел буй-туром Всеволодом:

— Это что такое?! Чтобы я больше не видел в редакции подобных глупостей! Не хромать! Убрать палку прочь! Выздороветь! В одну минуту!»

Сереже Ракшанину пришлось «выздороветь». Хотя кончил он плохо, погиб в пьяной трактирной драке где-то в Ростове, уже будучи на службе у большевиков. Амфитеатров, несмотря «на сходство их и твердость молвы», не доверял слухам. И в самом деле: «Зачем бы Дорошевичу было так много волноваться чаянием сына, если бы имелся налицо готовый, которого стоило лишь признать?»[1222]

В общем, получалось, что оставался по-настоящему всего один друг — читатель. Его поддержку он чувствовал постоянно. В «Русское слово» потоком на его имя шли письма со всей России. Кто еще из коллег мог похвалиться такой читательской почтой? Но чем знаменитее он становился, тем очевиднее была некая пустота вокруг него. А может, он сам тому виной? Никого к себе близко не подпускал, не терпел амикошонства, держал дистанцию даже с коллегами. И это не поза, а вполне осознанный курс на профессиональное одиночество. Журналисту не следует иметь друзей. Жизнь убеждала его в этом.

Уж как, казалось, были они близки с Шаляпиным! Сколько было поведано друг другу, сколько выпито совместно доброго вина и в России, и в Италии! Какую осанну он пропел шаляпинскому таланту в своих миланских фельетонах! И кто мог предположить, что всё между ними рухнет в одночасье? В начале января 1911 года нашумела «история с коленопреклонением Шаляпина». В Мариинском театре давали «Бориса Годунова» в постановке Мейерхольда, с декорациями Коровина. На спектакле присутствовал царь. Эту ситуацию решили использовать хористы театра, испытывавшие материальные затруднения. Была подготовлена петиция на высочайшее имя. В конце третьего действия хор, обратившись к царской ложе, опустился на колени с пением гимна «Боже, царя храни». Шаляпин не был предупрежден. Он не мог покинуть сцену, растерялся и опустился на одно колено возле кресла Бориса Годунова позади хора.

Буквально на следующий день в обществе началась свистопляска. Правые газеты с удовлетворением отмечали акт выражения великим певцом «верноподданнических чувств». В свою очередь, либеральные издания увидели в этом событии «измену демократическим идеалам». Директор императорских театров Теляковский вспоминал о тех днях: «Ни один рассказ, ни одна газетная статья не передали этого факта таким, каким он был на самом деле. Чем больше писалось, тем больше суть дела запутывалась. Мало того, даже сам Шаляпин, замученный и затравленный вконец, волнуясь и желая оправдаться в том, в чем, в сущности, совсем не был виноват, рассказывал представителям печати разных стран этот инцидент так, что, пропуская одни детали и перепутывая другие, сам же давал повод к дальнейшим нападкам на себя».

Были сбиты с толку близкие артисту люди. Порвал с Шаляпиным один из ближайших друзей художник Валентин Серов. Плеханов вернул подаренную фотографию с припиской «возвращается за ненадобностью». Теляковский пишет, что «особенно старались газетные фельетонисты, вроде Амфитеатрова и Дорошевича, не жалевшие ни темперамента, ни красок»[1223]. Амфитеатров, которого, впрочем, сам Шаляпин не числил в кругу друзей, действительно нашумел — публично заявил о своем разрыве с ним, разослав в газеты «открытое письмо». «В „Русском слове“, редактируемом моим приятелем Дорошевичем, — вспоминал артист, — я увидел чудесно сделанный рисунок, на котором я был изображен у суфлерской будки с высоко воздетыми руками и с широко открытым ртом. Под рисунком была надпись: „Монархическая демонстрация в Мариинском театре во главе с Шаляпиным“. Если это писали в газетах, то что же, думал, передается из уст в уста! Я поэтому нисколько не удивился грустной приписке Серова: „Что же это за горе, что даже ты кончать карачками? Постыдился бы!“»[1224].

Дорошевич поначалу молчал, слишком болезненно для него было все происходящее вокруг «Феденьки». Но и духу напрямую объясниться с другом не хватило. А Шаляпин, весь изнервничавшийся, продолжал делать глупейшие заявления для прессы. И Дорошевич не выдержал. 11 февраля в «Русском слове» появляется фельетон «Мания величия».

«Г-н Шаляпин сообщает корреспондентам газет, что на него:

Совершено анархистами покушение.

Это очень шикарно.

Если анархисты на вас покушаются <…>

Ресторанная история.

И у г. Шаляпина не первая <…>

Нельзя же всех, с кем г. Шаляпин имеет ресторанные истории, обвинять в политической неблагонадежности!

Г-н Шаляпин напрасно тревожится.

Немного лавровишневых капель отличное средство против этой мании преследования и против этой мании величия.

Только когда пьешь лавровишневые капли, не надо говорить:

— За республику!

Теперь не время».

Разрыв отношений между знаменитыми друзьями стал в какой-то степени событием общественной жизни, на которое откликнулся «басней» журналист Григорий Альтерзон:

Талант Шаляпинский, конечно, знает всяк,Доказывать то было бы напрасно.Назойливый, газетный шум писакТвердит нам это ежечасно.Из них же первый — Дорошевич Влас…Всех громче был его газетный гласВ газетном хоре…Как он писал! С слезой во взореОписывал он нам, как «Федя» чудно пел,Как он играл, как он смотрел,Как встал, как сел!С тех пор деньков прошло немного.Что с Власом сделалось, скажите ради Бога?Ах, он совсем не тот.(Переменился за ночь!)Похвал заслуженных он «Феде» не поет,Не «Федя» у него, а «Федор», да «Иваныч».И с пеною у рта наш бедный ВласДоказывает тщетно:— В Шаляпине лишь голоска запас,Таланта ж вовсе не заметно.А публика твердит: «Не проведет он нас!Шаляпин гений был и гением остался…Вот Дорошевич… точно… исписался…».                 * *Мораль кратка на этот раз:Не следуй Власову примеру.Коль сердишься — сердись,Но ври при этом в меру![1225]

Худо было еще и то, что «шаляпинская история» совпала по времени с желанием некоторых коллег, искренних почитателей таланта Дорошевича, отметить 30-летие его литературной деятельности. В январе 1911 года иллюстрированный еженедельный журнал «Солнце России» вышел с портретом Дорошевича на второй странице и восторженной статьей о нем Абрама Кауфмана. Тогда же и «Сатирикон», прибежище молодых и отчаянно талантливых юмористов, дал на обложке как всегда остроумный шарж Ре-Ми с подписью: «К юбилею. Влас Михайлович Дорошевич. Король русского фельетона».