Тучи идут на ветер - Владимир Васильевич Карпенко

— Чертова степь… Мотаешься туда-сюда неделями, а края ей нет. И как ты в ней вырос…

Борис, не слушая, вертел заношенный в карманах телеграфный бланк. На желтоватом листке неровно приклеены серые бумажные полоски с четко пробитыми буквами. Слова на них значили:

«Царицын, командарму-10. Копия в Великокняжескую, начдиву Думенко.

Передайте мой привет герою Десятой армии товарищу Думенко и его отважной кавалерии, покрывшей себя славой при освобождении Великокняжеской от цепей контрреволюции. Уверен, что подавление красновских и деникинских контрреволюционеров будет доведено до конца.

Предсовнаркома Ленин».

— Четвертым апрелем означена…

Обросшее, с темными кругами под глазами лицо командарма еще больше помрачнело. Встал из-за стола; кивая на телеграмму, сказал:

— Полмесяца гонялись за мной по дивизиям. Да я таскаю… Потер уже. А ты копию разве не получил в Великокняжеской?

— На словах пересказывали. Коннонарочный не довез: в Маныче утоп или к белым попался.

Усталость слепляет веки. Борис привалился к стенке. Скособочившись, незряче глядел в мутное оконце.

— Не оправдал, Александр Ильич…

— Не ты. Армия не оправдала. Фронт!

Обострились воспаленные глаза у Бориса. Навалился тоже на стол, двигал пальцами по карте.

— Замотали четвертую. В хвост и в гриву… Нужно немедленно выводить ее в резерв. Дать передышку и шестой, ставропольцам…

— Где, по-твоему, они будут форсировать Сал? В Мартыновне? Андреевской? Бить-то они будут вот сюда, Се-мичная — Котельниково.

— Я был ломал на Андреевскую. Переправы удобнее, и цель ближе — железная дорога. Они сразу выходят нам в глубокий тыл. Весь прошлый год я топтался тут… И оборонялся, и наступал на Ремонтную. Так что конницу сосредоточим в этих сальских хуторах, за высотками. Если выпадет сутки-двое вздохнуть свободно на зеленой траве, сражение получится.

Егоров мял массивный подбородок: заманчиво.

— Надо полагать, Врангель сначала кинет шатилов-ских пластунов. Не так ли? Связать по рукам наши огневые средства, пехоту…

Борис не упускал его длиннопалую кисть, скользившую по измызганной, исчерченной десятиверстке.

— А потому той жидкой цепочки, какая сейчас держит Сальский водный рубеж в этом месте, явно недостаточно. Передвинуть из Ремонтной Тридцать седьмую дивизию? Оголим свою становую жилу — железнодорожную ветку. А Тридцать восьмую? Пожалуй, ее…

Загораясь, Егоров сводил руки над столом.

— Конницу свою Врангель выведет из глуби степей. Попрет клином. Излюбленный прием его. Наша задача: взять клин тот в клещи. Что ж, рискнем… Мною тоже можешь располагать. Доверь шестую кавдивизию.

Шутливый тон командарма не согнал с осунувшегося лица Бориса мрачных складок. Неделю назад он, командующий левой группой армии, получил приказание «организовать оборону станций Куберле и Зимовники при посредстве местных властей». С того часа не смыкал глаз. До вчерашнего не выходил из боев. Оборона трещала с обоих боков железной дороги, как истлевшая рубаха на лопатках. Не успевал ставить заплаты. Отдувались, как всегда, его конники. За Манычем, под Батайском, у станицы Хомутовской 4-я встретила кубанские корпуса генералов Покровского, Улагая и полки донских казаков Мамантова. В те же дни на Маныч из Ставрополья пробился кавалерийский отряд Романа Апанасенко. Усилив за счет армейских резервов, Реввоенсовет реорганизовал его в 6-ю кавдивизию.

Пришел, видать, черед и ставропольцам показать свою лихость. Сам командарм вызвался повести. Оглаживая стриженую голову, Борис предложил:

— Четвертую уж и бери, Александр Ильич.

Светло-карие глаза командарма прищурились.

— Не пытай, Думенко… Какой же я конник? Мне со штыком сподручнее, нежели с шашкой. Дай бог с малой частью управиться.

Усаживая на лавку, опять потянулся к кружке.

— Да, Борис Макеевич, побывал в твоих краях, в Веселом, Казачьем… Стариков нет в хуторе. Угнали их в Новочеркасск. Рассказывают, мать выставили из хаты прямо от печки, хлебы месила. Так с руками в тесте… А про дочку ничего не дознался.

Мрачнел взгляд конника. Припек окурок пальцы — не ощутил. Побывал в Казачьем в те дни и он. Заходил к Мансурам. Выполнил последнюю просьбу дружка, Володьки: назвал место могилы. Старики черную весть приняли терпимо.

Разливая самогонку, старый Мансур потряс скорбно белой головой:

— Бог тебе судья, Макеич… Не мы с матерей. А что касается дочки твоей, я сполнил слово покойного сына… За Доном она, у надежи. Воюй себе до остатку. Смилуется господь — свидетесь. А с бабочкой вот, Махорой… не гневайся, не сховал. Виноватый я…

В дверь просунулся Мишка. Кивнул: тачанка, мол, подана.

Борис вышел проводить. Умащиваясь в задке рядом с пулеметом, Егоров дал согласие:

— Выводи в резерв четвертую. Готовься. Да коня не забудь мне…

Тачанка сорвалась в карьер.

Командарм, как и обещал, прибыл чуть свет. Успел произнести речь. Белоногий жеребец с храпом выплясывал под ним на кургане.

Бойцы, командиры, политработники! Настал наш час. Контрреволюция Дона и Кубани сошлась воедино в этой глухой Сальской степи… Она приготовилась стереть с лица земли нашу Десятую Красную армию! Ставлю боевую задачу… Дать генеральный бой несметным полчищам врага!