Наваждение - Пола Волски

Члены Комитета вздрогнули, разом сбросив с себя сонливость.

- Они хитры, решительны, неутомимы и дерзки. Им все удается вопреки усилиям тех, кто заявляет о том, что служит мне, кто клянется мне в верности. - Уисс пригвоздил Пульпа обвиняющим взглядом, но тот и бровью не повел. - Они все отравили своим ядом, они развратили Конституционный Конгресс и просочились в Комитет Народного Благоденствия. В эту самую минуту они здесь, в этой комнате. Они улыбаются, они лгут, они притворяются патриотами и тешат себя надеждой, что провели нас, безмозглых кретинов. Они считают себя неуязвимыми, но они ошибаются - в Республике Вонар каждому врагу народа грозит разоблачение. Мы их всех уничтожим. И приступим к этому прямо сейчас.

Пятнадцать членов Комитета окончательно проснулись, насторожились и перепугались. Комитет так долго служил орудием террора, что они свыклись с мыслью о том, что неприкасаемы и неуязвимы. Предположение, что в их среду затесались предатели, было для них неожиданным и страшным. А существует ли измена на самом деле или она всего лишь плод всевозрастающей мнительности Защитника - это не имело особого значения для тех, кого он прочил в козлы отпущения: обвиненные были заведомо обречены. Но кто именно? И сколько? Все украдкой присматривались друг к другу - вдруг виновные как-то выдадут себя.

- Комитет Народного Благоденствия всегда олицетворял незыблемые моральные устои Вонара. Его члены неизменно выступали патриотами вне подозрений. Я считал, что меня окружают мужи доблестные и преданные, верные экспроприационисты, готовые отдать жизнь за Отечество и своего Защитника. Я убедился в обратным. Найдется ли среди вас хоть один, способный понять всю мою боль? Уисса Валёра предали те, кому он больше всех доверял. Это как удар ножом в сердце.

К ужасу присутствующих, на глаза Защитника навернулись слезы. Голос его сорвался, губы задрожали, он вынужден был замолчать и опустить голову. Комитет оцепенел.

- Но не ждите, что я принесу себя в жертву! - крикнул Уисс, резко вздернув подбородок и обдав приспешников бешеным взглядом выпученных глаз, так что кое-кто из членов подпрыгнул на стуле. - Уисс Валёр никогда добровольно не подставит грудь под кинжал убийцы. Сам я ни к чему не привязан, ничего не боюсь и охотно бы все это бросил. Слава, которой домогаются остальные, для меня ничто, слышите - ничто! Я бы с радостью бежал от нее в лачугу отшельника на вершине какой-нибудь дальней горы, где до меня не доберутся зависть и злоба. Я бы пил из чистых горных ручьев, питался кореньями и лесными ягодами, подпевал птицам и жил бы одной жизнью с природой. И тогда бы наконец обрел счастье.

От удивления двое членов Комитета разинули рты.

- Но я нужен Вонару, - продолжал Уисс. - Долг перед Отечеством повелевает мне беречь себя. Именно поэтому я выследил заговорщиков. Я наблюдал и слушал - о, никто ничего не заметил, вам не догадаться о моих методах, - и наконец выяснил, кто меня предает. От моей бдительности никому не скрыться, я быстро разоблачало обманы. У меня есть список изменников в Комитету и Конгрессе. Длинный список, он наверняка поразит неосведомленных.

Комитет Народного Благоденствия затаил дыхание. Сейчас Защитник огласит имена врагов.

Уисс, однако, не стал с этим спешить, а продолжил свою речь. Его словно прорвало. Он говорил бессвязно, местами невнятно, сыпал преувеличениями и обвинениями, отклонялся от темы, приводил доводы в свое оправдание, разражался пространными тирадами. Он долго разглагольствовал о трудностях и опасностях, выпавших молодой Республике, об угрозе Свободе и необходимости сильной власти.

Он осудил всех инакомыслящих, всех реакционеров, всех равнодушных и в первую очередь нирьенистов. Он требовал возродить былой революционный энтузиазм, былое экспроприационистское рвение. Он призывал к верности, патриотизму и самоотверженности. Временами его голос гремел, словно он обращался к тысячным толпам, временами почему-то звучал глухо и даже невнятно. А один раз, когда он заговорил о тяжком бремени вождя, голос вообще изменил ему, он замолчал, и по щекам его потекли слезы.

Уисс говорил около двух часов, но никто не посмел пошевельнуться. Когда словесный ливень перешел в мелкий дождичек, а затем прекратился, небо над "Гробницей" уже посерело. Уисс постоял с минуту, обводя взглядом вконец обалдевших слушателей.

- Я открыл перед вами душу, - заявил он, - и тем исполнил свой долг. Настал черед другим выполнить свой.

Он трижды постучал по столешнице бронзовым пресс-папье, подавая условный сигнал. Двери с треском распахнулись, и в комнату ворвался отряд народогвардейцев. Членов Комитета охватило смятение, переросшее в панику после того, как Уисс приказал гвардейцам арестовать депутатов Пьовра, Лемери и Мийетта, числившихся среди ближайших помощников Защитника. Комитет был потрясен, и больше всех - арестованные депутаты, но их громкие и отчаянные протесты не возымели действия. Уисс Валёр бесстрастно наблюдал, как его бывших задушевных соратников, орущих и упирающихся, выволакивают из комнаты.

Вопли постепенно удалились и стихли. Если б через две минуты кто-нибудь глянул в окно, он бы увидел, как злополучную троицу протащили через двор к "Гробнице", но все старательно смотрели в другую сторону. Смятение улеглось. Поредевший Комитет ждал распоряжений хозяина.

Уисс по очереди обвел их внимательным взглядом, отчего те сникали один за другим, лишь молодой Пульп сохранил свою невозмутимость.

- Вы мне больше не требуетесь. Уходите, - приказал Уисс и, обратившись к Пульпу, добавил: - А ты останься.

Измученные ночным бдением, члены Комитета поплелись из комнаты, вознося в душе благодарность за избавление. Депутат Пульп сидел, как мраморное изваяние. На его лице не было и тени усталости. Золотые локоны лежали как приклеенные, одежда выглядела безупречно чистой, словно только что из прачечной; казалось, ничто на свете не способно осквернить его совершенство.

Они остались одни.

- Ты подвел меня, - заявил Уисс. - Брат мой Евларк последовал примеру Улуара. Мой враг Кинц во Дерриваль и его сообщница по-прежнему на свободе и замышляют ниспровергнуть меня. Рано или поздно они наверняка доберутся до меня в самом Конгрессе, и никто им не помешает. Ты не сдержал слова.

- Охота ведется. Я направил в бывшее поместье Дерривалей в провинции Фабек человека, чтобы тот разузнал о чародее Кинце. Мы поймаем его, и скоро, - невозмутимо возразил Пульп.

- Это ты мне уже обещал. Мне надоело ждать, когда ты исполнишь обещанное. Я рассчитывал на большее усердие и проницательность. А может, и на большую преданность.

- Усердие мое не ослабло, собрат, - ответил Пульп недрогнувшим голосом, сохраняя все ту же бесстрастность. - И вся проницательность, на какую я способен, по-прежнему в твоем распоряжении. Что до моей преданности - не сомневайся в том, что она безгранична, неисчерпаема и вечна, как океан. Ты - творец экспроприационизма. Экспроприационизм же средоточие всего, а ты - его сердце, всеобъемлющий направляющий ум, солнце, вокруг которого все мы вращаемся и которое дарует всему жизнь и свет. Не требуй. Защитник, чтобы в доказательство своей верности я отдал жизнь - жертва эта будет слишком ничтожной. Я отдам больше. Я отдам разум и честь. Я отдам душу.