Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

в мои задачи не входит решать за вас вашу проблему». Я просто предложил, что правительство должно объяснить своему народу: без переговоров с Африканским национальным конгрессом не может быть ни мира, ни урегулирования ситуации в Южной Африке в целом. «Ваш народ вас поймет», – сказал я.

Союз АНК с Коммунистической партией, казалось, беспокоил моих собеседников почти так же сильно, как и вооруженные методы борьбы нашей организации. Национальная партия приняла на вооружение самую жесткую идеологию холодной войны 1950-х годов, обозначив Советский Союз как «империю зла», а коммунизм – как «дело рук дьявола». Никто не мог разубедить африканеров-националистов в этом заблуждении. Они утверждали, что Коммунистическая партия доминировала в Африканском национальном конгрессе и контролировала его и что для начала переговоров мы должны порвать с коммунистами.

Я для начала подчеркнул, что ни один уважающий себя борец за свободу никогда не будет выполнять приказы правительства, против которого он борется, или отказываться от своего давнего союзника для удовлетворения своего противника. Затем я подробно и аргументированно объяснил, что компартия и АНК являлись совершенно разными структурами, ближайшие цели которых совпадали (прекращение расового угнетения и создание нерасового общества в Южной Африке), но долгосрочные интересы отличались.

Дискуссия по данному вопросу также продолжалась несколько месяцев. Как и большинство африканеров, мои собеседники считали, что, поскольку многие коммунисты в Африканском национальном конгрессе являлись белыми или индийцами, то они контролировали чернокожих в АНК. Я привел множество примеров того, как позиции АНК и компартии расходились по разным политическим вопросам и как АНК одерживал верх в дискуссиях с компартией, но это, похоже, не произвело на членов правительственной рабочей группы никакого впечатления. Наконец, в раздражении я заявил им: «Вы, джентльмены, считаете себя разумными людьми, не так ли? Вы считаете себя сильными политиками, способными убедить оппонентов в своей правоте. Что ж, вас четверо, а я только один, и вы не можете навязать мне свое мнение или заставить меня передумать. Что заставляет вас считать, что коммунисты могут преуспеть там, где вы потерпели неудачу?»

Участники наших встреч также были обеспокоены возможностью национализации в стране, утверждая, что АНК и принятая организацией Хартия свободы поддерживают концепцию общей национализации экономики Южной Африки. Я объяснил, что мы выступаем за более равномерное распределение доходов в тех отраслях промышленности, которые являются монополиями, и что в некоторых из этих отраслей может быть проведена национализация. При этом я сослался на свою статью, написанную в 1956 году для издания Liberation, в которой отмечалось, что Хартия свободы не являлась программой построения социализма, а была проектом создания основ капитализма в африканской стране. Я сказал своим собеседникам, что с тех пор не изменил своего мнения.

Другим важным вопросом в ходе наших дискуссий был вопрос об обеспечении допуска большинства населения к управлению страной. Члены правительственной рабочей группы считали, что в случае обеспечения управления страной большинством населения были бы попраны права национальных меньшинств. Они хотели знать, каким образом руководство Африканского национального конгресса намерено защищать права белого меньшинства. Я отвечал им, что в истории Южной Африки не было какой-либо другой организации, которая могла бы сравниться с АНК в успешности действий по объединению всех народов и рас, проживающих на территории нашей страны. Мне показалось уместным сослаться на преамбулу Хартии свободы: «Южная Африка принадлежит всем, кто живет в ней, черным и белым». Я заявил, что белые – это тоже африканцы и что при любом будущем государственном устройстве большинству населения обязательно понадобится его меньшинство. «Мы вовсе не хотим загонять вас в море», – подчеркнул я.

94

Состоявшиеся встречи имели позитивную динамику, и зимой 1988 года мне сообщили, что президент Питер Бота планирует до конца августа встретиться со мной. Страна все еще была охвачена беспорядками, правительство как в 1987, так и в 1988 годах вновь вводило чрезвычайное положение. Международное давление на Преторию нарастало. Все больше компаний покидало Южную Африку. Конгресс США принял Всеобщий закон против апартеида, который фактически вводил полный запрет на любые финансовые и экономические связи с Южной Африкой.

В 1987 году Африканский национальный конгресс отпраздновал свою семьдесят пятую годовщину и в конце года провел конференцию в Танзании, в которой приняли участие делегаты из более чем пятидесяти стран. Оливер Тамбо в ходе этого мероприятия заявил, что вооруженная борьба АНК против режима апартеида будет усиливаться до тех пор, пока правительство не изъявит готовность приступить к переговорам об отмене апартеида. Два года назад на конференции АНК в Кабве (Замбия), посвященной тридцатой годовщине принятия Хартии свободы, в Национальный исполнительный комитет АНК были впервые избраны представители других расовых групп, и исполком нового состава пообещал, что с правительством Южной Африки не будут проводиться никакие переговоры до тех пор, пока все лидеры АНК не будут освобождены из тюрьмы.

Хотя отряды освободительного движения продолжали диверсионную деятельность на территории всей страны, Национальная партия еще никогда не была так сильна. На всеобщих выборах (с участием белого населения) в мае 1987 года националисты получили подавляющее большинство голосов. Более того, Прогрессивная федеральная партия, занимающая достаточно либеральные позиции, была заменена в качестве официальной оппозиции Консервативной партией, которая представляла крайне правые силы, более радикальные, чем Национальная партия, и резко критиковала правительство за слишком снисходительное, по ее мнению, отношение к оппозиционным силам чернокожих африканцев.

Несмотря на мой оптимизм по поводу перспектив секретных переговоров с правительством, это было трудное время. Меня навестила Винни, и я узнал, что наш дом номер 8115 в Орландо-Уэст, в котором мы поженились и который я всегда считал своим настоящим родным домом, сгорел в результате его умышленного поджога. Мы потеряли бесценные семейные реликвии, письма, фотографии, сувениры, даже кусок свадебного торта, который Винни приберегала для моего освобождения. Я всегда мечтал о том, что когда-нибудь, выйдя из тюрьмы, смогу вернуться в прошлое, просматривая эти фотографии и письма, а теперь они пропали. Тюрьма лишила меня свободы, но не воспоминаний, а сейчас, как я понял, недруги освободительного движения пытались лишить меня даже этого.

Я также страдал от сильного кашля, от которого никак не мог избавиться, и часто чувствовал себя слишком слабым, чтобы заниматься спортом. Я продолжал жаловаться на сырость в своей камере, но тюремная администрация не предпринимала ничего в этом направлении. Однажды во время встречи в зоне для свиданий со своим адвокатом Исмаилом Айобом я почувствовал себя плохо, и меня вырвало. Меня отвели обратно в камеру, меня осмотрел тюремный врач, и вскоре я почувствовал себя лучше. Однако спустя несколько дней, когда я после ужина находился в своей камере, ко мне пришли надзиратели с врачом. Тот бегло осмотрел