Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро - Агата Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чем еще я могу быть вам полезен? — спросил мистер Хэммонд.
— Благодарю вас, достаточно, — сказал Пуаро, вставая. — Приношу свои искренние извинения за расстройство.
— Ничего, ничего.
— Слово «расстройство» употребляется, если имеется в виду лишь умственная сторона, — заметил я, когда мы снова вышли наружу.
. — А! — воскликнул Пуаро. — Я никогда не научусь в совершенстве говорить по-английски. Странный язык. Мне следовало бы сказать «за беспорядок», n’est pas[195]?
— «За беспокойство», вы хотели сказать.
— Благодарю вас, мой друг. Слово точное, вы очень педантичны в этом. Eh bien[196], как теперь насчет нашего друга Паркера? Продолжал бы он служить дворецким с двадцатью тысячами в руках? Je ne pense pas[197]. Он, конечно мог внести деньги в банк на другое имя, но я склонен верить, что он сказал нам правду. Если он и негодяй, то негодяй малого масштаба. У него нет больших идей. Следовательно, остается одно предположение — Реймонд или… скажем… майор Блант.
— Только не Реймонд, — возразил я. — Поскольку мы знаем, что ему трудно пришлось с долгом в пятьсот фунтов.
— Так говорит он. Если ему верить, то — конечно.
— А что касается Гектора Бланта…
— А что касается славного майора Бланта, — перебил Пуаро, — то я вам кое-что сообщу. Я должен делать запросы. И я их делаю. Eh bien[198]… наследство, о котором он говорил, как мне удалось выяснить, составляет почти двадцать тысяч фунтов. Что вы на это скажете?
Я был так ошеломлен, что с трудом мог говорить.
— Это невозможно, — проговорил я, наконец. — Такой известный человек, как Гектор Блант…
Пуаро пожал плечами.
— Как знать? По крайней мере, он человек с большими идеями. Признаюсь, я едва ли могу представить себе его в роли шантажиста. Но могло быть и другое, о чем вы даже не подумали.
— Что же?
— Камин, мой друг. Экройд мог сам сжечь письмо и голубой конверт, когда вы ушли.
— Едва ли это возможно, — произнес я медленно. — А впрочем… конечно, могло быть и так. Он мог передумать.
В этот момент мы подошли к моему дому, и я экспромтом пригласил Пуаро зайти и закусить с нами «чем бог послал».
Я думал, что Каролина будет мною довольна, но женщины такой народ, что угодить им трудно.
Оказалось, на ленч были отбивные котлеты для нас и рубец, приправленный луком, для прислуги. Но две отбивные на трех создавали некоторое затруднение.
Однако Каролина редко позволяет обескуражить себя надолго. Великолепно солгав, она сумела объяснить Пуаро, что хотя Джеймс и смеется над нею, тем не менее, она строго придерживается вегетарианской диеты. Она исступленно расписывала, какое наслаждение доставляют ореховые котлеты (которых, я уверен, она никогда и не пробовала) и со смаком ела гренки с сыром, то и дело повторяя свои суждения относительно того, насколько опасна мясная пища.
Позднее, когда мы сидели у камина и курили, Каролина атаковала Пуаро прямо.
— Не нашли еще Ральфа Пэтона? — спросила она.
— А где же мне его найти, мадемуазель?
— Я полагаю, что вы нашли его, вероятно, в Кранчестере, — сказала Каролина с особой значительностью в тоне.
Пуаро явно смутился.
— В Кранчестере? Но почему в Кранчестере?
— Одному из наших частных детективов, штат которых здесь весьма значителен, случилось видеть вас вчера в автомобиле на кранчестерской дороге, — разъяснил я ему с некоторой злостью.
Смущение Пуаро прошло. Он добродушно рассмеялся.
— Ах, это! Просто винит к дантисту, c’est tout[199]. У меня зуб. Он болит. Я еду туда. Мой зуб вдруг болеть перестает. Я хочу быстренько вернуться. А дантист — он протестует. Говорит, лучше удалить. Я не соглашаюсь… Он настаивает и делает свое дело. Зуб особенный, но больше он болеть не будет.
Каролина съежилась, словно проколотый воздушный шар.
Мы стали говорить о Ральфе Пэтоне.
— Человек он слабовольный, — настаивал я, — но не порочный.
— А! Но слабоволие, где оно кончается?
— Это верно, — сказала Каролина. — Взять хотя бы Джеймса… мягок, как вода. Если бы не было меня возле, чтобы присматривать за ним…
— Моя дорогая Каролина, — сказал я раздраженно, — не могла бы ты не переходить на личности?
— Ты слабый, Джеймс, — продолжала она, совершенно не тронутая моим замечанием. — Я на восемь лет старше тебя… О! Я не возражаю, если месье Пуаро будет знать об этом…
— Никогда бы не подумал, мадемуазель, — сказал Пуаро с легким галантным поклоном.
— На восемь лет. И я всегда считала своим долгом смотреть за тобой. Бог знает, до какого несчастья ты бы уже мог дойти при дурном влиянии.
— Я мог бы жениться на прекрасной авантюристке, — пробормотал я, внимательно рассматривая потолок и пуская кольцами дым.
— На авантюристке, — фыркнула Каролина. — Если бы речь шла об авантюристке…
— А что? — спросил я с некоторым любопытством.
— Ничего. Но я имею в виду кое-кого, кто не га сотни миль отсюда. — Она вдруг повернулась к Пуаро.
— Джеймс придерживается мнения, что вы считаете, что преступление совершено кем-то из домашних. Я могу сказать только одно: вы ошибаетесь.
— Я не хотел бы ошибиться, — ответил Пуаро. — Это, как вы говорите, — не мое métier[200]?
— Я располагаю достаточно ясными фактами, полученными от Джеймса и от других, — продолжала Каролина, не обращая внимания на замечание Пуаро.
— И насколько я понимаю, из домашних только двое могли сделать это. Ральф Пэтон и Флора Экройд.
— Моя дорогая Каролина…
— Не перебивай меня, Джеймс. Я знаю, о чем говорю. Паркер встретил ее у внешней стороны двери, не так ли? Он не слышал, как ее дядя пожелал ей спокойной ночи. Именно в этот момент она и могла убить его.
— Каролина…
— Я не говорю, что она это сделала, Джеймс. Я говорю, что она могла бы сделать. На самом же деле, хотя Флора и похожа на всех этих современных молодых девушек, которые не почитают старших и думают, что знают все на свете, я нисколько не сомневаюсь, что она не смогла бы убить и цыпленка. Но дальше. У мистера Реймонда и у майора Бланта есть алиби. У миссис Экройд — алиби. Даже у той женщины, у Рассел, оно, кажется, есть. И хорошо, что оно у нее есть. Кто остался? Только Ральф и Флора! И что бы вы ни говорили, я не поверю, что Ральф Пэтон убийца. Мальчишка, которого мы знаем всю жизнь.
С минуту Пуаро молчал, следя за завитушками дыма, поднимавшегося от его сигареты. Потом он, наконец, заговорил. Он заговорил каким-то далеким мягким голосом, производившим странное впечатление. Это было непохоже на его