Римская история в лицах - Лев Остерман

Там, где беспутства приют, наслажденьям вовсю предавайся,

Если попала туда, смело стыдливость гони.

Но лишь оттуда ушла — да исчезнет и след непотребства.

20 Пусть о пороках твоих знает одна лишь постель.

Там — ничего не стыдись, спускай, не стесняясь, сорочку,

И прижимайся бедром смело к мужскому бедру.

Там позволяй, чтоб язык проникал в твои алые губы,

Пусть там находит любовь тысячи сладких утех,

25 Пусть там речи любви и слова поощренья не молкнут,

Пусть там ложе дрожит от сладострастных забав.

Но лишь оделась, опять принимай добродетельный облик.

Внешней стыдливостью пусть опровергается срам...

Лги же и людям и мне; дозволь мне не знать, заблуждаться,

30 Дай мне доверчивым быть, дай наслаждаться глупцу...

О, для чего ты при мне получаешь и пишешь записки?

В спальне твоей почему смята и взрыта постель?

Что ты выходишь ко мне растрепанной, но не спросонья?

Метку от зуба зачем вижу на шее твоей?

35 Недостает изменять у меня на глазах откровенно...

Чести своей на щадишь — так пощади хоть мою.

Ты признаешься во всем — и лишаюсь я чувств, умираю,

Каждый раз у меня холод по жилам течет...

Да, я люблю, не могу не любить и меж тем ненавижу;

40 Да, иногда я хочу — смерти... но вместе с тобой!

Сыска не буду чинить, не буду настаивать, если

Скрытничать станешь со мной, — будто и нет ничего...

Даже, коль я захвачу случайно минуту измены,

Если воочию сам свой я увижу позор,

45 Буду потом отрицать, что сам воочию видел,

Разувереньям твоим в споре уступят глаза.

Трудно ль того победить, кто жаждет быть побежденным!

Только сказать не забудь: «Я невиновна» — и все.

Будет довольно тебе трех слов, чтоб выиграть дело:

Не оправдает закон, но оправдает судья».

Любовь в мироощущении Овидия занимает столь важное место, что еще до окончания хвалебного гимна ей в «Элегиях», чем обычно ограничиваются лирические поэты, он задумывает написать, я бы сказал, научную по тому времени историю любви. Это цикл из пятнадцати воображаемых посланий героинь античной мифологии к покинувшим их возлюбленным. Здесь, конечно же, фигурируют воспетые Вергилием Дидона и Эней. Затем хорошо известные по греческим мифам: Пенелопа и Одиссей, Федра и Ипполит, Ариадна и Тесей, Медея и Ясон и еще десять пар, менее знакомых современному читателю, но бывших на слуху у любого мало-мальски образованного римлянина той поры. Цикл был назван «Героиды» и увидел свет где-то в конце века. Процитирую два коротких фрагмента из послания Федры Ипполиту (в переводе С. Ошерова). Драма этой отвергнутой любви известна по трагедиям Еврипида и Расина, до сих пор занимающим почетное место в театральном репертуаре.

...

«Брачные узы я рву не по склонности к низким порокам;

Ведь безупречна моя слава, спроси хоть кого.

Тем тяжелее любовь, чем позже приходит, — и сердце,

Сердце горит, и в груди тайная рана болит.

20 Больно быкам молодым, в ярмо запряженным впервые,

Из табуна приведен, конь не выносит узды;

Так и любовная боль невтерпеж непривычному сердцу,

И невподъем для души этот невиданный груз.

25 Ловок в пороке лишь тот, кто пороку научится юным.

Горше любить, коль придет в поздние годы любовь.

Скажут: мачеха лечь в объятья пасынка хочет;

130 Пусть не смущают тебе душу пустые слова!

Благочестивый страх был хорош в Сатурновы веки,

Нынче он устарел, скоро умрет он совсем.

Благочестивым лишь то, что приятно нам, сделал Юпитер,

И при супруге-сестре[8] стало дозволено все.

...

Во 2-м году от Р.Х. появляется знаменитая «Наука любви» Овидия. В трех книгах собраны изложенные возвышенным, но слегка ироничным поэтическим языком практические советы, уловки, маленькие хитрости для влюбленных, домогающихся обладания предметом своей любви. Первые две книги предназначены для мужчин, третья — для женщин. Овидию уже сорок пять лет. Он давно не повеса. Примерно в это время он женится на вдове из хорошего рода, счастлив, любит дочь, держит радушно открытый дом в Риме. У него множество друзей, он, бесспорно, первый поэт Вечного Города. Но страстное любовное чувство по-прежнему является для него объектом почти религиозного поклонения. Естественно, что он берет на себя роль заботливого наставника молодых людей, только вступающих на стезю любви. Каждая из трех книг не сборник стихотворений, а один обширный трактат. Вот некоторые отрывки (в переводе М. Гаспарова):

Из книги 2-й (для мужчин)

«Но ни коричневый вепрь, застигнутый в яростном гневе,

Молниеносным клыком рвущий ретивых собак,

375 Ни над сосущими львятами мать их, безгривая львица,

Ни под неловкой пятой змейка, таящая яд, —

Так не бывают страшны, как страшна, услыхав об измене,

Женщина в гневе своем: сердцем и взглядом горя.

...

Но не подумай, что мой приговор: «Будь верен единой», —

Боже тебя сохрани! Это и в браке невмочь.

Нет; но резвяся, умей таить свои развлеченья.

390 Ежели грех за душой, — право, молва ни к чему.

И не дари подарков таких, чтобы стали приметой,

И постоянного дня не отводи для измен,

И, чтоб тебя не сумели застичь в знакомом приюте.

Разным подругам для встреч разное место назначь.

395 А сочиняя письмо, перечитывай каждую строчку:

Женщины видят в словах больше, чем сказано в них.

...

Сколько, однако, греха не скрывай, всего ты не скроешь;

Но и попавшись врасплох, все отрицай до конца.

410 Будь не более ласков и льстив, чем бываешь обычно:

Слишком униженный вид — тоже признак вины.

Но не жалей своих сил в постели — вот путь к примиренью!

Что у Венеры украл, то вороти ей сполна.

...

435 Женщины есть и такие, кому наша преданность в тягость:

В них угасает любовь, если соперницы нет.

Изнемогает порою душа, пресытившись счастьем,

Ибо не так-то легко меру в довольстве хранить.

Словно огонь, в горенье свои растративший силы,

Изнемогая, лежит, скрывшись под пеплом седым.

440 Но поднеси ему серы — и новым он пламенем вспыхнет,

И засияет опять ярко, как прежде сиял.

Так и душа замирает порой в нетревожимой лени:

Острым кресалом ударь, чтоб разгорелась любовь!

445 Пусть изведает страх, пусть теплая станет горячей.

Пусть побледнеет в лице, мнимой измены страшась!

...

Мне бы такую любовь, чтоб, ревнуя, меня не жалела,

Чтобы ногтями рвалась и к волосам, и к щекам,

Чтобы взглянула — и в плач, чтобы яростным взором сверкала,

Чтоб ни со мной не могла, ни без меня не могла!

455 Спросишь, а долго ли ей о тебе стенать и метаться?

Нет: подолгу томясь, слишком накопится гнев.

Ты ее пожалей, обвей ее белую шею.

Пусть она, плача, к твоей жаркой приникнет груди;

Слезы уйми поцелуем, уйми Венериной лаской —

460 Так, и только так, миром закончится брань.

Вволю побуйствовать дай, дай ненависть вылить воочью

И укроти ее пыл миром на ложе утех.

Там — согласия храм, там распря слагает оружье,

Там для блага людей в мир рождена доброта.

...

Я ненавижу, когда один лишь доволен в постели.

(Вот почему для меня мальчик-любовник не мил)

685 Я ненавижу, когда отдается мне женщина с виду,

А на уме у нее недопряденная шерсть;

Сласть не в сласть для меня, из чувства даримая долга, —

Ни от какой из девиц долга не надобно мне!

Любо мне слышать слова, звучащие радостью ласки,

690 Слышать, как стонет она: «Ах подожди, подожди!»

Любо смотреть в отдающийся взор, ловить как подруга,

Изнемогая, томясь, шепчет: «Не трогай меня!»

Этого им не дает природа в цветущие годы,

К этому нужно прийти, семь пятилетий прожив.

695 Пусть к молодому вину поспешает юнец торопливый —

Мне драгоценнее то, что из старинных амфор.

...

Но наконец-то вдвоем на желанном любовники ложе:

Муза, остановись перед порогом любви!

705 И без тебя у них потекут торопливые речи,

И для ласкающих рук дело найдется легко,

Легкие пальцы отыщут пути к потаенному месту,

Где сокровенный Амур точит стрелу за стрелой.

Но не спеши! Торопить не годится Венерину сладость:

Жди, чтоб она, не спеша, вышла на вкрадчивый зов.