Рипсимиянки - Арм Коста

– Не знаю, но, думаю, да. Что-то случилось? – Рипсимия с непониманием посмотрела на Нуне. – Почему ты собираешь книги? Ты уходишь?

– Не я ухожу, а мы. Мы все. Я сейчас всё это соберу и помогу тебе. Сестра… Рипсимия… Это конец. В монастырь идут легионеры. Нам нужно бежать!

– Кто тебе сказал, что они сюда идут? Куда бежать?

– Я позже тебе всё объясню, у нас мало, очень мало времени! – Нуне нервничала, из-за спешки её руки тряслись, пальцы не слушались, книги выпадали из небольших мешков, не помещались: что-то нужно было переложить, что-то подправить, а что именно – послушница не могла решить и от отчаяния села на пол.

– Подожди, – Рипсимия встала с постели и, шатаясь, подошла к Нуне, положив обе руки ей на плечи. – Я помогу тебе, не дрожи, успокойся, расскажи, что произошло?

Нуне рассказала о гонце, принёсшем от легионера весть: император не успокоился, в его планах уничтожить монастырь, взять несколько послушниц в плен, чтобы выпытать у них о беглянке, а остальных убить. Чтобы этого не произошло, необходимо воспользоваться помощью Цербера – центуриона, которому Нуне помогла избавиться от затянувшейся хвори.

– С ума сойти можно… – прошептала Рипсимия. – Значит, мои сны – это вовсе не сны, а видения, они предупреждали меня… А кто же нам поможет?

– Кассиас – знакомый центуриона, он должен помочь, если он откажет – я не знаю, что нас ждёт, не знаю и боюсь знать! – расплакалась Нуне. – Господи, если бы ты только знала, как я боюсь умирать… Матушка нас учила принимать смерть как данность, но я не могу… Господи, я ведь забыла ещё о лекарствах и ядах, но куда это всё положить?

Нуне мелькала перед глазами Рипсимии то туда, то сюда и разводила руками.

– Необходимо торопиться. Я скоро вернусь, – сказала Нуне и выбежала из комнаты, прихватив мешки.

В ушах гудело, звенело, голова Рипсимии раскалывалась, будто орех, от боли, хотелось спать, но она нашла в себе силы пройтись по келье и поразмыслить, как быть дальше.

«Нужно расходиться», – подумала Рипсимия, – «а то придётся мне пылать вместе с монастырём, если не пойду со всеми».

Она делала невероятные усилия, чтобы энергичнее и увереннее переставлять ноги, и, невзирая на ощутимую слабость, у неё получалось. Бросив взгляд на еду, стоящую у изголовья кровати, она наклонилась, протянула руку к воде: глоток, затем второй, третий… Вода пробудила тело, внутри девы воспылала жажда к еде. Другой рукой Рипсимия потянулась за оливками и травами – они дали ещё сил, которые помогли ей собраться в дорогу. Нуне вернулась в келью к Рипсимии и увидела, как та уже улыбается.

– Хвала Господу, тебе лучше, намного лучше! – возрадовалась Нуне. – Матушка и сёстры уже собраны и ждут нас, дай мне в руки свой свёрток, а сама опирайся на моё плечо – тебе нельзя резко и много ходить.

Рипсимия вышла под руку с Нуне. Перед тем как затворить двери, окинула взглядом свою келью, в ней всё так же было спокойно и пахло розами. Здесь она проводила дни, часы и минуты в общении с собой, пыталась познать другую, неизвестную ей религию, обращалась к Богу, училась открывать ему сердце, сюда к ней приходил ангел-хранитель.

– Неужели это всё вспыхнет пламенем, неужели здесь больше ничего не будет? – вздохнула Рипсимия, закрывая дверь кельи.

***

От ветра качались ветви диких груш: плоды отчаянно летели вниз жёлто-зелёными бочками и разбивались о твёрдую сухую землю. Рипсимия поёжилась – одежда её слабо грела.

– Возьми, я сама его пряла, – монахиня Лусиния протянула Рипсимии тёплый шерстяной платок, – местные жители пасут овец в горах, многие очень добры к нам и к нашей вере, делятся шерстью и молоком. Этот платок берегу на тот случай, когда я или кто-то из сестёр почувствует слабость или недомогание – он, яды и отвары Нуне очень помогают, когда нездоровится.

Лусиния бросила на плечи Рипсимии мягкий платок – девушка вмиг согрелась и попросила остановиться. Идти далеко ей было трудно, она хотела прилечь.

– Ты умрёшь, сестра, если будешь есть так мало, как птица, или вовсе не есть, – к Рипсимии подошла Нуне. – Твоё тело нуждается в еде, хоть желудок наверняка говорит тебе обратное – поешь, отдохни и снова отправишься в дорогу.

– Ох, – тяжело вздохнула Рипсимия, – не проси меня, сестра, сделать то, что не под силу, не могу я есть, кусок в горло не лезет, лишь вода да немного трав – этого пока хватит.

– Но ты очень слаба, – к Рипсимии подошла Гаяния, – дитя моё, прошу, набирайся сил, может быть, морские воды тебе помогут, но сперва к ним нужно прийти, потому – прими трапезу, посланную Богом.

– Матушка, так мы держим путь к морю? – спросила Рипсимия. – Наконец на меня не будут давить римские стены и глупые приказы императора.

– Кто знает, что он ещё придумает, дитя моё, видишь, он искушён тобой – грех выедает его нутро, он уже сам не ведает, что творит. Поможет Бог, и мы уйдём от его страсти к тебе и ненависти к христианам и будем жить мирно и тихо, как жили до этого в монастыре. На вечные муки обрекает себя император, убивая неповинных людей и сжигая храмы Божьи.

ГЛАВА 9. И СГОРАЯ – ВОЗРОДИСЬ

Лошади шли в одну ногу по дороге, которая то расширялась, то сужалась; войско двигалось другим путём (центурион просчитал уже на несколько шагов вперёд маршрут дев) – тропы были хожены-перехожены местными жителями, бродягами и странниками. Легионеры шли тяжело, их нагрудники звенели, перебивая стук лошадиных копыт; шли вперёд, минуя болота и пустоши. На лицах сухощавых и загорелых воинов не читалось ни единой эмоции, а морщины в уголках губ и глаз лишь свидетельствовали о насмешливости, презрении и ехидстве. Центурион шагал позади нехотя, равнодушно. Его густые чёрные брови нахмурились – Цербер опасался, что какая-то из девушек не покинула стены монастыря, осталась дожидаться своего смертного часа. Римский военачальник боялся больше всего, что Нуне откажется бежать, возможно, она не успеет собрать лекарства и книги… Он очень дорожил ей, случись бы с девушкой что-то – он не простил бы себе этого.

«Ты сумела дотронуться до моего сердца – никогда и никому не удавалось ещё этого сделать, никто не мог заставить Цербера полюбить. Прежде восторгался я вкусом победы в войне, уважением легиона, признанием императора, а человека… нет, человека никогда ещё не любил. И пусть отдала ты себя непорочности, невинности, служению своему богу, и пусть я никогда не почувствую сладость твоих уст и тепло рук – я должен знать, что ты жива и иногда думаешь обо мне, пусть как о больном и добром человеке, но думаешь. Когда-нибудь я паду к твоим ногам, как раб, как покорный пёс прокуратора, как измученный боем гладиатор».

– Легион прибыл на место, командир! – отозвался один из воинов, вернув центуриона в реальность. Цербер поднял глаза и увидел монастырь. – Что прикажете делать дальше?

– Стоять здесь. Один идёт со мной. Нам нужно застать христианок врасплох, – прошипел Цербер. – Для этого перелезем через ограждение. Пока не откроем ворота – никто не сдвигается с места. Ясно?!

По обе стороны от ворот тянулся высокий забор и упирался в скалы. Центурион и его подчинённый с помощью канатов перелезли через ограду. На территории монастыря стояла мёртвая тишина, лишь где-то ветер колыхал розы: их лепестки отрывались от бутонов и летели к ногам воинов, беспощадно топчущих нежную, шёлковую красоту. Сначала легионер с центурионом вошли в библиотеку – окна были раскрыты, внутри зала, между стеллажами завывала пустота, казалось, что здесь никого не было прежде.

– Интересная вещь, возьму на память о великом сожжении христианской обители! – центурион забрал со стола Книгу Книг. – «Странно, что девы её не взяли с собой», – подумалось ему. – Видимо, она многое значит для них, раз украшена драгоценностями и золотом.

– Оставим в нашем лагере – да, центурион? – легионер подпрыгнул от радости, но военачальник тут же отвесил ему пощёчину.

– Чтобы вы это пропили? Нет!