Рипсимиянки - Арм Коста

над ней: «Ну как, нравится ли тебе ждать своего конца, может, потомить тебя ещё?» Дева боялась своего дыхания, оно казалось ей предательски громким в тихом, как могила, мрачном, сыром подземелье, но в нём она чувствовала себя в безопасности. Было холодно, вода сочилась между камнями, служившими фундаментом монастыря. От неподъёмных серых блоков с чёрными полосами, похожими на вены, веяло смирением и силой – эти камни были немыми свидетелями истории жизни монастыря Святого Павла. Рипсимия почувствовала, как она замерзает – подрясник и мантия лишь прикрывали тело от наготы, но греть – не грели. Единственное, что напоминало о тепле, – это пылающие скулы послушницы: кровь прильнула к ним от волнения и страха, разогналась бурной рекой по лицу. Рипсимия сидела на голой земле, обхватив ноги руками и положив голову на колени. Дева принялась читать молитву, сама не зная какую: она беззвучно шевелила губами, вспоминая речи игуменьи. Впервые в жизни послушница Рипсимия полностью открылась Богу, впустила Его не просто в свои мысли, пустила его в своё сердце. Надеялась, просила, благодарила Единого Бога, в которого искренне веруют эти девы – сильные и смелые сёстры, стоящие сейчас перед кровожадными, бездушными и суровыми легионерами; сёстры, прикрывающие заблудшую странницу, сбежавшую от семьи и императорской любви. Теперь они готовы были нести свой крест на Голгофу, как когда-то его нёс Иисус.

«Спасая одну жизнь – спасаешь всех на этой земле».

– Господи, помоги рабам твоим грешным и помилуй!

***

Войско императора нехотя покидало двор монастыря: бронзовые панцири содрогались с каждым тяжёлым шагом, сделанным крупными, загорелыми ногами. На лицах воинов отпечаталось каменное равнодушие ко всему – их ничего не волновало, не беспокоило, они ждали приказа командира вернуться в лагерь.

– Прощай, добрый человек. Как видишь, я не живу обманом и в том, что ты добрый человек, я тоже не ошиблась. Всё, что я могла – сделала. Не забывай принимать лекарство в один и тот же час и не ленись читать всё то, я написала, – Нуне протянула небольшой свиток. – Желаю скорейшего выздоровления! Прощай!

Гаяния также подошла к центуриону: она видела, как командир замедлил ход. Дождавшись, пока последний легионер выйдет, он обратился к игуменье:

– Твоя ученица помогла мне с хворью, высасывающей из меня все соки. За это я должен ей до конца жизни. Моё войско, согласно римскому праву о борьбе с грязноверами, обязано сжечь вашу обитель и казнить всех вас здесь и сразу – за литературу, за образы, которым вы поклоняетесь, и за тайную жизнь, о которой император не знает. Будьте готовы к нашему второму приходу, и тогда я уже не смогу вас прикрыть от гнева правителя. Спасайте ваши души, женщины. Мы отправимся на юг на поиски беглянки. Это может занять не более семи дней. Вернувшись в Рим, я буду вынужден доложить императору о вашем существовании – утаить не получится, слишком много глаз видело вашу обитель.

Чёрная лошадь покорно дожидалась своего хозяина: широкие бока раздувались от сильного дыхания, пышная грива развевалась от ветра, а крепкие копыта били по земле. Благородная лошадь благородного центуриона. С ней он был единым целым.

– Разворачиваемся на юг, легион! – скомандовал военачальник.

Лошади легионеров понесли всадников в южные владения Рима.

ГЛАВА 7. ЛЕТИ БЫСТРЕЕ ВЕТРА

По обе руки от Диоклетиана сидели жрецы, одетые в тёмные балахоны, капюшоны закрывали их выбритые наголо головы и истощённые, блестящие от масел лица. Жрецы проводили обряд на затмение солнца – этот день много значил для римского правителя. Диоклетиан верил в знаки и предзнаменования: он видел в них тайную силу, намёки и подсказки богов, которые то хотели уберечь своего любимца от невзгод и горя, то, наоборот, вдохновляли и подбадривали его на деяния, суля ему великую победу. На столе, за которым сидел император и жрецы, лежала печень овцы, по ней жрецы гадали на будущее.

– В Маркианополе опять завязался мятеж, Юпитер, легион не справляется, – Максимиан подошёл к Диоклетиану, но тот даже не поднял головы. – Может, что-то предпримешь, император, не то эти фанатики тебе империю уничтожат?

– Видишь, Диокл, – жрец показал острым ножом на тонкий край печени убитого животного. – Это твоя жизнь и твоё правление в Риме, великий император.

– И что ты здесь видишь, Руф? Что меня ждёт?

– Пока я вижу неизмеримое богатство и абсолютную твою власть, правитель. Смотри, жир, которым оброс этот край, сулит тебе достаток, никаких потерь в налогах не будет, можешь даже не печалиться. Здесь, – жрец продолжал водить ножом по печени, – жизнь твоего врага, того, с кем ты сейчас ведёшь борьбу. Дела у твоего врага лучше, Диокл, чем ты думаешь. У него нет богатства, но есть огромная сила, помогающая ему в жизни – думаю, сами боги покровительствует ему, потому ты и не можешь побороть его.

– Имя моего врага! – крикнул Диоклетиан. – Назови мне имя моего врага и объясни, почему боги ему помогают?

– Я вижу «R» и «A», думаю, это первая и последняя буква имени твоего врага. Имени полного я не могу увидеть. Боги не дают мне подсказок.

– На чёрное солнце не иди ты в поход, – заговорил другой жрец, – кровавый дождь и чугунный град накроет легион. Сегодня и девять дней после чёрной луны нельзя браться за серьёзные дела.

– Какие боги помогают моему врагу, ты видишь? Я могу задобрить их и склонить их милость на свою сторону, Руф?

– Ты же сам бог, Юпитер! Боги и так тебя любят, холят и лелеют! Ты богат, владеешь красавицей-женой, владеешь столькими землями – от Мэзии и Паннонии до Никомедии, ты уважаем и любим. Оставь своего врага в покое – он не идёт к тебе с войной, напротив, он бежит от тебя.

– Благодарю, Руф. Ты многое сделал для меня. Ступай.

– Я нужен вам? – спросил второй жрец. – Позже я проведу ритуал на вашу защиту и защиту всей империи.

– Иди, Дариус. Я благодарю тебя, великий и верный жрец. Что, Геркулес? Ты с вестью ко мне? – Диоклетиан взволнованно глянул в сторону Максимиана.

– Я тебе уже говорил, что случилось, но ты, как с ума сошедший, смотрел на печень убитой овцы в надежде найти правду. Ты действительно веришь в знаки и гадания, Юпитер?

– Я верю в знаки и символы, Геркулес, ты веришь в эрос между тобой и Константином, но при этом я же не доказываю тебе, что это ненормально, и не насмехаюсь над любовью к твоему зятю, заметь. Каждому своё, мой друг, каждому своё. Оставь мятеж в Маркианополе, пусть твой легион объявит перемирие на девять дней. А далее – пойдёшь в наступление и одержишь победу, когда они будут наиболее расслаблены и уязвимы.

Речь Диоклетиана прервал вошедший центурион: армия вернулась с длительных поисков Рипсимии ни с чем.

– Входи, Цербер, – Диоклетиан встал, поприветствовав командира легиона. – Присядь, отпей вина, ты утомлён после долгой дороги, я знаю. Ну что, тебе есть что поведать мне?

– Поиски напрасны, сами боги водили нас пустынями и полями, лесами и горами, но нет в них беглянки и даже похожей на неё.

– Легионеры в лагере обсуждают женщин – они живут в монастыре грязноверок где-то в глуби Альбанских гор. Кто такие? Почему я о них ничего не знаю.

– Не могу знать, кто они такие. Допрашивая их, легион лишь узнал, что большинство женщин пришли из других земель и они сироты. В той обители им дали кров над головой, провизию и приучили к труду, чтению и традиционному лечению. Римлянки Рипсимии там нет. Есть лишь одна из Рима – она самая старшая из всех.

– Они грязноверки? – в глазах Диоклетиана загорелась ярость. – Так ведь? Ты видел у них образы их бога и литературу, подрывающую веру в наших богов?

– Нет, император, ни литературы, ни образов, ничего, что унижало бы наших богов, лично не видел. За глаза других легионеров ручаться не имею права.

– Приведи мне их всех до единой. Сколько их там было? Тридцать шесть? Что-то меня наводит на мысль, что Рипсимия затаилась среди