Пленница босса мафии - Екатерина Орлова

начинается полноценная истерика. Я кричу и царапаюсь, пытаюсь ухватиться за руку Финна, чтобы укусить. У меня наконец прорезается голос, и я кричу. Не что-то связное, нет. Из моего рта вырывается протяжный вой, истерический визг. И я кручусь, изо всех сил пытаясь вырваться из рук, забрызганных кровью.

– Мишель! Мишель, тихо! Это он взорвал машину с Малом и родителями, ― быстро проговаривает Финн, но я едва его слышу из-за своих душераздирающих криков. ― Мишель, это он исполнил приказ Мерфи. Он убил твоего мужа.

Внезапно я перестаю брыкаться и обессиленно повисаю на руках Финна.

– Моего мужа убил не он, а ты, ― произношу хрипло, позволяя Финну перехватить меня так, что теперь он несет меня к дому, как невесту.

Я отворачиваюсь, чтобы не смотреть на его окровавленное лицо.

– Мишель, я не убивал Малоуна, ― тихо, севшим голосом произносит Финн.

– Я не про Малоуна, ― устало отвечаю я, глядя на то, как перед нами суетится охрана и прислуга.

Изображение расплывается, потому что слезы не то что не прекращают течь, кажется, их даже стало больше. Я чувствую металлический запах крови или это мое воображение играет со мной злую шутку. Но внезапно я ощущаю потребность как можно сильнее отдалиться от этого запаха и понимания того, что Финн прижимает меня к заляпанному кровью костюму. Я снова пытаюсь вывернуться, но Финн держит крепко. Он несет меня наверх в спальню, не произнося ни звука. Только тяжело дышит, овевая мои волосы своим дыханием.

Как только я оказываюсь в спальне, он ставит меня на ноги, и я начинаю срывать с себя одежду. С остервенением дергаю молнию на джинсах, стягиваю их и сбрасываю, едва сдерживая тошноту. Пытаясь совладать с головокружением, я избавляюсь от остатков одежды и несусь в душ. Все это время я не смотрю на Финна и не знаю, смотрит ли он на меня. Наверняка следит за моими действиями, как коршун. Он всегда так делает.

В душе включаю максимально горячую воду, потому что теплая сейчас не отмоет меня. Такое ощущение, что мерзкие пятна крови въелись в мою кожу и проедают ее не хуже серной кислоты. Я тру свое тело мочалкой с таким остервенением, как будто хочу содрать с себя следы того ужаса, который пережила несколько минут назад. А потом я оседаю в душевой кабине, обнимаю свои колени и рыдаю, пока остатки сил не покидают меня. Хочется прилечь и чувствовать, как струи воды бьют по моему телу, вышибая из меня весь этот кошмар. Хочется забыться, мысленно уплыть куда-нибудь далеко. Туда, где нет всего этого, где меня не будут терзать постоянные кошмары.

С трудом выйдя из душа на подгибающихся ногах, я заворачиваюсь в халат и выхожу в комнату. Моих вещей нет, как и Финна. На меня наваливается такая усталость, глаза слипаются. Я забираюсь под одеяло, и как будто кто-то дергает вниз рубильник, и перед глазами темнеет. Я уплываю в тревожный сон, в котором все картинки за последние пару лет смешиваются и скачут, как ненормальные. Я никак не могу уловить сути сна. Мне тревожно и тоскливо. С таким ощущением я и просыпаюсь.

Выхожу на улицу в лучах закатного солнца. Как будто ничего и не было. Тогда, днем, когда случилось страшное, над нами нависали тяжелые, свинцовые тучи. А сейчас светло и как-то слишком жизнерадостно для такого дня. Я бросаю взгляд в сторону забора, на который забралась несколькими часами ранее, а потом резко отворачиваюсь. Иду к большому лежаку у бассейна, завернутая в плед. Располагаюсь на широком ложе и несколько минут пялюсь в одну точку. Под пледом я прижимаю к груди ноутбук, но никак не могу настроиться на то, чтобы достать его, открыть и посмотреть что-то отвлекающее.

– Добрый день, ― здоровается Кали, присаживаясь рядом и вырывая меня из страшных воспоминаний. ― Я принесла нам поесть.

Она протягивает мне коробку с суши. Это так до странного обыденно, нормально. У нас здесь есть повар, который обычно готовит горячие блюда. А тут вдруг суши. Как будто я снова в Бостоне. Такое чувство, словно моя жизнь превратилась в сюр. Понятия и события смешиваются.

– Спасибо.

Я совсем не хочу есть. Но почему-то выуживаю ноутбук из-под пледа, откладываю его в сторону, открываю протянутую Кали коробочку и поливаю роллы соевым соусом. А потом беру палочки и начинаю есть. Вкуса еды я практически не чувствую. Как будто жую траву. Кали делает то же самое.

– Вы говорили, что были фотографом в Штатах, ― произносит Кали, кивая на ноутбук.

– Да, ― у меня хриплый, бесцветный голос.

– Покажете?

Я поворачиваюсь к ней лицом.

– Интересуешься фотографией?

– Не так, чтобы очень, но оценить красивые снимки мне под силу. По большому счету, все это дело вкуса, правда? Даже критики художественных произведений, по большей части, опираются на свой вкус. Да, они обладают некоторыми знаниями в критериях оценивания, но нельзя исключать и их собственные предпочтения.

– Ты права, ― я впервые за этот адский день улыбаюсь. Натянуто, слабо, подарив Кали лишь призрачную тень моей настоящей улыбки, но все же. Для такого пекла, в котором я оказалась, даже это кажется чудом.

– Покажите мне свои снимки, ― попросила она.

Я откладываю коробочку в сторону, открываю ноутбук и загружаю папку с фотографиями. Устанавливаю режим слайд-шоу и теперь мы едим под сменяющиеся снимки. Почему-то я открыла не снимки периода «после Мала», а до его смерти. Там, где он, Финн ― все еще счастливый и с лицом, на котором не отпечатались смерти людей, которых он отправил на тот свет, ― мои немногочисленные друзья и случайные прохожие в парке. Тогда я не знала, что стану женой босса одной из самых опасных группировок мира и вместо обеда буду смотреть на то, как убивают человека. Я резко захлопнула крышку ноутбука.

– Я покажу тебе другие. Я фотографировала здания. Разрушенные, старые или недостроенные. Там… интереснее.

Глава 18

Мишель

После ужина и просмотра фотографий мы с Кали решаем прогуляться до конюшен, которые находятся на отдалении от дома с его тыльной