Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

— Ни слова больше. Я в вашем распоряжении. Что надо сделать?

— Вот так-то лучше. Я рад, что вы сменили тон. Задание простое. Сейчас я направляюсь в Шатле, где у меня назначена встреча.

— Вечерние посетители всегда опасны.

— Короче говоря, после нашего разговора посетитель покинет Шатле. Мне надо знать, куда он пойдет и чем станет заниматься сегодня ночью. Завтра утром, ровно в семь, явитесь ко мне с докладом.

— Только не в Шатле, прошу вас!

— Разумеется, нет! На площади Шевалье дю Ге есть небольшая таверна.

— Согласен. А кто этот человек?

— Пожалуй, я могу назвать вам его имя: инспектор Ренар, надзирающий за книготорговцами.

— Как, однако, странно! У меня давно вырос на него зуб. Недавно он шантажировал меня и даже украл у меня оттиск, который сумел выгодно продать, забрав себе выручку.

— И что это за оттиск?

— Маленькая сказочка под названием «Туфелька Перетты».

— Вот видите! У вас появилась возможность расплатиться с ним той же монетой, точнее, вашей монетой. А сослужив мне службу, вы в очередной раз заслужите благодарность покровительствующих вам сил. Держите.

И Николя вручил ему несколько экю.

— Наймите кабриолет и будьте наготове. У Ренара наверняка есть экипаж или же он поймает фиакр.

Стянув шляпу, Ретиф неуклюже поклонился:

— Филин приветствует вас. Он ваш покорный слуга, господин маркиз.

— К твоим услугам, Ретиф.

Николя сел в карету к Бурдо. Инспектор ждал спокойно: в собеседнике комиссара он сразу узнал Ретифа.

— Поймал ночную птицу и дал ей поручение?

— Совершенно верно. Куда бы Ренар ни пошел сегодня ночью, Ретиф высмотрит его везде. По ночам этот Филин видит все!

— Отлично придумано! Игра еще не началась, а ты уже сделал упреждающий ход.

Папаша Мари, вышедший навстречу друзьям с фонарем в руке, сообщил, что в дежурной части их дожидается какой-то на удивление наглый инспектор. Обычно невозмутимый привратник кипел от негодования.

— Этот невежа обошелся со мной как с пустым местом, господин Николя. Словно меня и нет совсем. А потом обозвал тупым ослом. А от самого-то несет! Тьфу! Чисто франт из будуара.

Войдя в дежурную часть, они сразу увидели невысокого человека в придворном костюме; положив ноги на стол, он раскачивался на стуле, обмахиваясь собственной треуголкой. Слабый свет падал на его вытянутую физиономию с уродовавшим ее мясистым носом, ярко нарумяненные щеки и сероватый, словно покрытый изморозью, напудренный парик. Кружевные манжеты скрывали кисти рук. В полумраке поблескивали серебряные пряжки башмаков.

— Наконец-то! Я чуть было не задремал. Какая нужда заставила вытащить меня из Оперы? Что такого срочного могло случиться? Быть может, Ленуар помутился рассудком?

Почувствовав, как Бурдо начинает закипать, Николя крепко сжал руку друга.

Поджатые губы Ренара не сулили хорошего начала беседы.

— Итак, значит, это маркиз Ле Флок и его неразлучный Бурдо.

Слушая наглеца, чьи речи ярко свидетельствовали о его амбициях и уверенности в том, что благодаря высоким покровителям ему все сойдет с рук, Николя не мигая смотрел на его башмаки. После слабой попытки сопротивления Ренар убрал ноги со стола, и комиссар в очередной раз убедился в собственной способности смущать людей одним лишь взглядом, неподвижным, как и поза, в которой он застыл.

— Что давали сегодня в Опере? — на удивление любезным тоном спросил он, прервав инспектора.

— Знаете, я не любитель оперы. Я хожу туда не для того, чтобы слушать спектакль!

Неожиданно став красноречивым, Николя принялся со знанием дела рассуждать об оперном искусстве, исподволь наблюдая за Ренаром, изумленным таким поворотом разговора.

— Во время недавней поездки короля в Фонтенбло, — восторженно продолжал Николя, — я удостоился редкой чести вместе с Их Величествами присутствовать на представлении оперы «Любовь солдата» Саккини.[26] Опера так понравилась королеве, что Ее Величество объявила ее образцовой и наиболее совершенной из всех, что признаны верхом музыкального искусства. Вот так наша французская опера, прославленная Люли и Рамо, подвергается атакам новых композиторов. Действительно, я никогда не встречал вас в Опере. Но, быть может, вы посещаете ее вместе с Ламором?

Бурдо, знавший наизусть все приемы Ле Флока, хохотал про себя, видя, какими путями Николя подводит собеседника к тому месту, где намеревается нанести главный удар.

— В самом деле, господин комиссар, мы давно знаем друг друга. Еще при господине Сартине… — начал инспектор, пытаясь увильнуть от заданного ему вопроса.

— Вы правы. Но вы, кажется, не поняли моего вопроса. Ламор сопровождает вас в Оперу?

— Не знаю. Нет. А о ком вы говорите?

— Полно, я знаю, что час поздний, и в голове все путается, — произнес Николя, подходя к инспектору и хлопая его по плечу, — но я-то помню, как недавно раскланялся с вами в Пале-Руаяль, однако вы были настолько поглощены беседой с лакеем его высочества герцога Шартрского, что не заметили моего поклона.

Надо отдать должное Ренару: он быстро взял себя в руки, и любое упоминание о Ламоре встречал с ледяным выражением лица, как если бы речь шла о случайно всплывшем в разговоре имени. И только непроизвольное подергивание века выдавало его волнение.

— О чем, бишь, шла речь? Да, в тот раз я невольно оказался нескромным и выслушал часть вашего разговора. А так как вы упомянули имя Горация, я решил, что вы говорили о театре, из чего и сделал вывод, что вы заядлый театрал. Ведь вы, без сомнения, обсуждали пьесы Корнеля? Или новую оперу? Собственно, поэтому я и задал вам вопрос.

— О да, — выдавил из себя Ренар и закашлялся. — У каждого есть свои пристрастия. Вы знаете, теперь в моде скачки, как в Англии.

— Да, я слышал об этом. И что?

— У герцога много лошадей. Жокеи, которые их объезжают, в случае победы получают солидные вознаграждения. Иногда соперники подкупают их, чтобы они придержали лошадей. Известны также случаи отравления. Приходится все проверять: сено, овес, теплое вино.

— Пшеницу, гречку, сассапарель.

— Что вы сказали?

— Ничего, просто мысли вслух.

— В общем, никаких тайн. От имени своего господина Ламор иногда обращался ко мне за советом.

— Что за советы и какова их цель?

Николя показалось, что Ренар с трудом удерживает себя в руках и в любую минуту готов взорваться.

— Точнее, он обращался ко мне за помощью, просил одолжить ему наших людей, чтобы последить за конюхами и прочей прислугой, что вертится вокруг horse race.

Тут он расхохотался и, словно что-то забыл, хлопнул себя по лбу.

— Однако неплохая получилась реприза! Horse race — скачки. Тайна раскрыта, ваш Horace, ваш Гораций найден!

— Вот как, скачки? Я об этом не подумал! Мода на них пришла к нам из Англии и быстро стала повальным увлечением. Надо бы и мне посетить их, я большой любитель зрелищ. Куда вы мне посоветуете пойти?

Почувствовав, что наконец ступил на знакомую почву, Ренар с облегчением выпрямился.

— На равнину Саблон. Там вы сможете увидеть самых знаменитых наездников и поставить на них столько, сколько вам будет угодно.

— Непременно поставлю. Однако вернемся к тому, что заставило нас собраться здесь в столь поздний час. Начальник полиции желает, чтобы вы подробно изложили мне ход расследования, касающегося гнусного памфлета, чьи пропитанные ложью строки оскорбляют репутацию величеств.

Внезапно Николя ощутил, что инспектор со страхом ожидал совсем иного вопроса, упоминание же о клеветническом памфлете, напротив, придало ему уверенности.

— Конечно, конечно. Начальнику полиции известно, что мне удалось раздобыть копию экземпляра, которая может стать поводом для переговоров. Полагаю, такая практика для вас не секрет, ведь главное — не арестовать тираж, а помешать делать все новые и новые допечатки и распространять их.

— А можно узнать, каким образом вам удалось заполучить вашу копию?

— Черт побери, самым обычным, иначе говоря, наиболее извилистым. Несколько дней назад посыльный принес мне билет в театр Французской комедии. Отправившись туда не столько из любопытства, сколько по долгу службы — вы же знаете, мы не можем ничем пренебрегать, — я занял угловую ложу рядом со сценой. Экземпляр, свернутый на манер письма, ожидал меня на стуле.

— А если бы вы не пришли? — поинтересовался Бурдо.

— Ложа была зарезервирована. Так что корреспондент мой, полагаю, унес бы памфлет обратно.

— Мне кажется, было бы разумнее не забирать письмо, а проследить за тем, кто его заберет, — заметил Бурдо.

— И откуда вы узнали, что сей листок является предложением к переговорам? — добавил Николя.

— Завтра посыльный явится за ответом. Полагаю, он сумеет меня найти.