Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

Обратившись к свойствам своей памяти, он постепенно перешел к анализу собственных действий. Был ли он достаточно почтителен с инспектором? Обычно собеседник берет с тобой тот же тон, которым ты сам говоришь с ним, а инспектор разговаривал с ним необычайно наглым тоном. Резко заданный вопрос влек за собой такой же ответ. Наступательный тон инспектора можно было объяснить стремлением посредством пустых слов избежать подводных камней. Теперь, на холодную голову, он в полной мере оценил умение Ренара уходить от прямых вопросов и ответов. Однако о памфлете против королевы Ренар говорил долго и подробно. Видимо, потому, что власти узнали о памфлете от него и он вел это дело. Он лично известил Ленуара и сам готовился провести переговоры. Он являлся единственным обладателем секретных сведений, которые нельзя было ни проверить, ни уточнить. Оказавшись единственным посредником, он держал в руках все нити паутины, сотканной неизвестно кем. А если?..

Но он тотчас отбросил эту мысль и стал думать о краже. Странным образом все нити вели к королеве; казалось, кто-то решил разыграть сложную партию в шахматы. И все же многое предстояло уточнить. За надменной болтовней Ренара скрывалось полное бездействие; похоже, инспектор ничего не сделал для продвижения расследования. Но выдвинутые Ренаром аргументы также нельзя полностью сбрасывать со счетов; впрочем, есть масса возможностей не раскрывать громкого имени жертвы. И еще: Ренар уверен, что среди служителей королевы вора нет. Николя еще раз вспомнил все, что сказал Ренар, вспомнил, как тот утверждал, что бриллианты украли за пределами Версаля. Но если ему это доподлинно известно, то почему он об этом не сказал прямо? Впрочем, причины самых простых поступков зачастую труднее всего понять.

А как увязать вопрос с возможным вознаграждением, а главное, с благодарностью королевы, перед которой госпожа Ренар наверняка расхваливает своего супруга? Чувствуя, как в голове у него воцарился хаос, он неожиданно вспомнил фразу, вычитанную некогда в стареньком томике «Опытов» из библиотеки замка Ранрей: «Если я даю своим мыслям роздых, они сразу же погружаются в сон; мой ум цепенеет, если мои ноги его не взбадривают».[28] Что ж, завтра ему придется побегать.

Он преодолел последние ступеньки лестницы, ведущей к нему на этаж. Из-под двери комнаты Луи выбивался слабый свет. Он открыл дверь. Сын спал. Книга, которую он читал перед сном, соскользнула на пол. Подняв книгу, Николя улыбнулся: «Любовные похождения кавалера де Фобласа». Иные времена, иные вкусы. Он постоял немного, глядя на спящего юношу. Сквозь обретшие мужественность черты все еще проглядывало лицо ребенка. Как быстро летит время. Он задул свечу и на цыпочках вышел из комнаты.

Ночь была теплой. Он разделся, лег на кровать, но сон не шел. Мушетта, недовольная тем, что хозяин все еще не спит, ударом лапы призвала его к порядку. Обуревавшие его мысли теснились, не желая выравниваться в стройные ряды. Чем больше он старался привести их в порядок, оспаривая выдвигаемые им самим же аргументы, тем больше отдалялся от него факел истины, пока наконец его трепещущий огонек не потух окончательно. От вихря совершенно безумных предположений у него разболелась голова, и он наконец заснул — лихорадочным сном больного.

В три часа ночи он проснулся и сел на кровати. Мысль, явившаяся к нему во сне, была настолько верна и проста, что он просто не мог не проснуться. Кошечка, недовольно мяукнув, рассердилась и, спрыгнув на пол, удалилась. Он выдвинул ящик секретера, где лежала целая стопка его маленьких черных записных книжек, куда он заносил все подробности своих расследований. Это был его личный архив, бесценный и незаменимый помощник во всех делах. Он стал лихорадочно листать книжку, записи в которой кончались июнем. На странице, где стояла дата «26 февраля 1778 года, Жирный четверг» он нашел нужную ему запись: «Вчера вечером в Опере к Эвридике пристал некий субъект в маске. За ним проследили, но он исчез. Филин видел двоих. 1. Пале-Руаяль — улица Бонз-Анфан; 2. Фиакр в Версаль?» Оставалось убедиться, совпадает ли дата кражи с тем вечером, когда королева позволила неизвестной маске подойти к ней непозволительно близко. Неужели ему удалось ухватиться за кончик ниточки Ариадны? Приободренный этим открытием, он снова лег в постель и заснул спокойным сном.

IV

НИТЬ АРИАДНЫ

Когда не знаешь, в какой порт ты хочешь приплыть, тогда любой ветер будет тебе нехорош.

Пятница, 7 августа 1778 года.

На колокольне церкви Сент-Эсташ прозвонили, а домашние часы пробили шесть. Помня, что он весь покрыт шрамами, Николя осторожно потянулся. Не желая растревожить свои раны и помешать рубцеванию, процесс которого шел полным ходом, о чем свидетельствовал зуд по всему телу, ему пришлось совершить туалет без привычного обливания холодной водой. Не став будить Луи, он спустился на кухню к Катрине, где та, привыкнув рано вставать, уже приготовилась накормить его сытным завтраком. Его намерение уйти из дома с пустым желудком вызвало у нее неподдельное возмущение. А узнав, что он направляется в забегаловку на площади Шевалье дю Ге, она и вовсе пришла в ярость. И как ему только могло прийти в голову променять домашнюю кухню на какую-то подозрительную стряпню? Он со смехом объяснил ей, что в забегаловках, посещаемых простонародьем, зачастую готовят ничуть не хуже, чем повариха из Эльзаса. Презрительно фыркнув, она замахнулась на него тряпкой и изгнала из кухни, сопроводив свой жест не слишком лестными пожеланиями.

Около семи часов, о чем ему сообщил перезвон колоколов на колокольне Сент-Элуа, он вступил в лабиринт узких вонючих улочек, одна грязней другой; не без труда отыскав дорогу, он добрался до харчевни, хозяева которой, презрев предписания полиции, не удосужились заменить старую ржавую вывеску на новую. Упитанная девица, разлегшись грудью на столе, потягивала что-то крепкое. Немного поодаль старик в плаще и рваных ботинках, откуда выглядывали босые ноги, жадно хлебал из чашки суп, то и дело подбрасывая в него хлебные корки. У ног его устроилась тощая рыжая собака, внимательно наблюдавшая за тем, не перепадет ли ей хотя бы крошка сего пиршества. За столом в центре зала сидела компания рыночных торговок, облаченных в задрипанные платья. С грязными раскрасневшимися лицами, обрамленными мятыми оборками чепцов из грубого холста, они, не переставая громко разговаривать, прихлебывали кофе со сливками из огромных кружек, одновременно макая в них кусочки хлеба и жадно их поглощая. В глубине зала, в углу, откуда, не привлекая к себе внимания, хорошо наблюдать за всеми посетителями, сидел, завернувшись в плащ и надвинув на лоб шляпу, Ретиф; в такой позе он напоминал ночную птицу, вернувшуюся с охоты. Николя сел напротив него. Запах стоящего на столе блюда приятно защекотал ему ноздри.

— Бесполезно притворяться спящим. Что это у вас здесь, бесценный Ретиф, что за аромат приходится вдыхать голодному?

— Это? Так, пустячок, который я сам приготовил для вас на плите хозяина сего заведения. Свежие кроличьи печенки, жаренные в масле с мелкими луковичками. Жаркое должно немножко настояться, а потом луковички можно вынуть. Ну, разумеется, добавлены соль и перец. Советую плеснуть еще толику уксуса, и можно приступать. Главное, не передержать. Печенки должны быть нежные и розовые внутри и хрустящие снаружи. Если их передержать, они превратятся в банальный паштет, и тогда пиши пропало! Да, чуть не забыл: надобно еще посыпать петрушкой.

— А этот кувшинчик?

— В нем сидр. Я справился о ваших вкусах.

— Ценю ваше внимание. В сущности, вы неплохой малый.

Решительным жестом Николя протянул руку и ловко подхватил двумя пальцами кусок печенки. Отправив его в рот, он насладился хрустящей корочкой, а потом с чувством проглотил сочную мякоть. Под взволнованным взором писателя он истребил почти половину сковородки, запив снедь несколькими стаканчиками сидра.

— Я долго буду помнить ваш сюрприз. А теперь рассказывайте, что вам удалось узнать этой ночью.

— Я действовал так, как вы велели. Ваш человек вышел из Шатле и, как вы и сказали, сразу нанял проходивший мимо фиакр.

— А вы в вашем фиакре поехали за ним?

— Вовсе нет.

— Как так?

— Я не мог.

— Но почему, дражайший Филин, скажите мне, почему?

— Потому что я сидел в фиакре.

— В фиакре?!

— Точнее, на фиакре. Да все вы прекрасно поняли, господин маркиз. Понимаете, у меня среди кучеров есть кое-какие знакомства. Иногда мне требуется, ну, скажем, комната на колесах. О! Для вполне невинных занятий, вы же меня знаете. Приходится полагаться на скромность кучера. Это, понятное дело, требует некоторых затрат, без которых мне не обойтись. Но всегда можно договориться. Вот и теперь я одолжил, точнее, нанял фиакр, который остановил Ренар, и сам лично повез его. Прошу заметить, если бы я последовал вашему совету, он непременно заметил бы за собой слежку, ибо в этот час улицы пусты. А тут, выходит, он меня прокатил.