Я умер вчера - Александра Маринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вообще-то нет.
– Ну вот видите. Поэтому расскажите лучше мне об Уланове. Как вы с ним познакомились, как попали в программу, как он себя вел, как выглядел, какое впечатление произвел на вас.
– Погодите, погодите, – Дорогань наморщил лоб и смешно засопел, – а какое это имеет отношение к убийству, если вы его не подозреваете?
– Всеволод Семенович, вы нарушаете законы жанра, – мягко заметила Настя.
– А, ну да, верно, вопросы задаете вы, а мы, простые смертные, на них только отвечаем. Нет, все-таки признайтесь, ведь вам намного легче разговаривать с человеком, который знает законы жанра, правда?
– Легче, – согласилась Настя, – но только в том случае, если этот человек их не нарушает.
– Ух, какая вы! Ладно. Значит, так. В программу меня пригласили в связи со съемками российско-финского фильма о международной мафии. Мне позвонил Витя Андреев, представился директором программы «Лицо без грима», сказал, что они хотели бы сделать материал со мной. Я, естественно, согласился.
– Почему «естественно»?
– Ну а как же! Картине нужна реклама. Мы снимаем на шестнадцатимиллиметровой пленке… Вы понимаете, что это означает?
– Нет. А что это означает?
– Это означает, что картина никогда не будет показана на большом экране. Для кинопроката она не годится, там нужна пленка в тридцать пять миллиметров. Телевидение к нашему проекту тоже интереса пока не проявляет, так что реализация пойдет только через видеопрокат. Спрос на кассету нужно готовить заранее, иначе мы прогорим. Короче, я согласился, и Андреев сказал, что ко мне подъедет корреспондент Оксана Бондаренко.
– И когда это произошло?
– Когда произошло… – Дорогань задумчиво поднес к губам чашечку, сделал аккуратный глоток. – Давно, знаете ли, где-то в начале марта. Оксана приехала и очень долго со мной разговаривала.
– О чем?
– Да обо всем! Когда родился, когда крестился, когда женился, где учился, какие отметки получал… Все в таком духе. Я еще пошутил, помню, что она как будто мою биографию в трех томах писать собирается. Расспрашивала о любимых книгах и фильмах, о друзьях, о том, какие газеты читаю, что думаю о политической ситуации. Часа три у меня съела. Потом попросила подобрать фотографии разных периодов жизни и взяла у меня кассеты с несколькими фильмами, которые я сделал за последние годы. Договорились, что она их внимательно посмотрит, потом посмотрит ведущий, а потом мы еще раз встретимся, поговорим уже более предметно о моей кинопродукции и сделаем подсъемку.
– А дальше что было?
– А дальше она снова позвонила уже в конце марта и попросила разрешения приехать вместе с оператором. Они приехали, сняли фотографии, которые я им отобрал, поснимали меня дома, в гараже, возле машины, с сыном и женой. Еще часа три разговаривали о моих фильмах, о проблемах кинопроизводства, о конфликтах со съемочными группами, короче, обо всей киношной кухне. Оксана все очень подробно записывала, делала много уточнений, одним словом, произвела на меня впечатление человека серьезного и основательного.
Настя все ждала, когда дело дойдет до Уланова, но, к ее удивлению, пока в рассказе кинопродюсера фигурировала только корреспондент Бондаренко.
– Когда мы закончили, – продолжал Дорогань, – Оксана сказала, что подготовит материал для ведущего и меня пригласят на съемку в ближайшие дни. Однако время шло, меня никто никуда не приглашал, и вдруг позвонили и сказали, что я должен быть в Останкине, потому что передача пойдет в прямом эфире. Я, конечно, слегка напрягся, но поехал. Вот там я и увидел Уланова. В первый и в последний раз.
– И как он вам показался?
– Да никак! – раздраженно взмахнул руками Всеволод Семенович. – Такое впечатление, что Оксана Бондаренко была сама по себе, а Уланов – сам по себе. Никак в толк не возьму, зачем я тратил на эту девицу столько времени, если ведущий не использовал вообще ничего из того, что она должна была подготовить. Задавал какие-то вопросы, к ответам на которые я совершенно не был готов. Вы сами-то видели передачу?
– Видела, – кивнула Настя.
– И как она вам?
– Честно?
– Нечестно мне не надо, нечестно я и сам знаю.
– Мне не понравилось.
– Вот видите! И мне не понравилось. И всей киногруппе, с которой я сейчас работаю. Конечно, главный эффект был достигнут, название нового фильма прозвучало по крайней мере пятнадцать раз, и с точки зрения рекламы можно считать, что цель полностью достигнута. Но я-то, я-то каким уродом выглядел! Чтобы выставить меня таким кретином, не нужно было дважды присылать ко мне Оксану, тратить пленку на домашние съемки и так далее.
Тренькнул дверной звонок, Дорогань вздрогнул и поднялся.
– Прошу прощения, я сейчас.
Щелкнул замок, и из прихожей донесся звонкий капризный голосок.
– Папусик! Ты что, прячешься? Мне сказали, что ты дома и сегодня на студию не приедешь. Кто там у тебя? Целяева?
– Успокойся, детка, у меня деловой разговор.
– Я знаю, это Целяева. Ты же мне обещал! Папусик!
– Так, – голос продюсера внезапно вновь обрел зычность и твердость, хотя еще минуту назад он разговаривал с Настей спокойно и вполголоса. – Или ты отправляешься обратно, или сидишь в комнате и делаешь вид, что читаешь книжку. Ты, конечно, букв не знаешь, но вид сделать можешь, ты же актриса, а не доярка. Вопросы есть?
– Дай слово, что это не Целяева! – Женский голос перешел на визг.
– Детка, я дважды одно и то же не повторяю. Или ты сидишь тихо, или уматываешь отсюда. На эту роль актрис навалом, ты не первая и не последняя, кто хочет ее получить, но выбирать буду я лично. И то только после рекомендации режиссера. И отчитываться перед вами, кого и почему я выбрал, я не буду ни при каких обстоятельствах.
– Значит, у тебя Целяева, – в голосе гостьи явственно зазвучали слезы. – Ты решил взять ее на эту роль, да?
– Все, мое терпение кончилось.
Дорогань щелкнул замком, скрипнула открывающаяся дверь.
– Три шага в направлении лестницы, быстро. И не имей привычки приходить без звонка, не в деревне живешь, телефоны на каждом углу есть. Все, красавица, привет и нежный поцелуй.
Он с грохотом захлопнул дверь и вернулся в гостиную. Лицо его было абсолютно спокойным, словно и не скандалил только что, а разговаривал с соседкой, пришедшей за солью или спичками.
– Еще раз прошу прощения. На чем я остановился?
– Всеволод Семенович, а вы круто обходитесь с людьми, – заметила Настя.
Он допил кофе, чуть отодвинул кресло от низкого столика и с громким вздохом вытянул ноги.
– Я вынужден. Поверьте мне, я по натуре человек мягкий и незлобивый. Но я не имею права позволять себя шантажировать.
– Кто же вас шантажирует? Эта дама?
– Все!
Он вскочил с кресла и принялся расхаживать из угла в угол, оживленно жестикулируя.
– Эта девочка считает, что если три года назад я по пьянке с ней переспал, то теперь она имеет право врываться ко мне в квартиру и требовать отчета. Заметьте себе, речь не идет о каких бы то ни было отношениях между нами, тот эпизод был случайным и для меня, и для нее и больше не повторялся. У нее за три года в постели перебывала чертова уйма мужиков, но она тем не менее полагает, что может рассчитывать на мою благосклонность при подборе актеров для нового фильма. Вы думаете, она одна такая? Я не хочу сказать, что злоупотребляю случайными связями, но ведь и мужики начинают чувствовать себя вправе претендовать на что-то после совместно выпитой рюмки или после парной.
– Все равно это жестоко, – сказала Настя. – Почему вы не объяснили ей, что у вас в гостях не конкурентка Целяева, а сотрудник милиции? Она бы сразу успокоилась. А теперь переживать будет.
– Вот!
Дорогань на секунду остановился и вперил в нее вытянутый указательный палец.
– Вот это я и называю шантажом. Актрисуля позволяет себе врываться в мой дом без приглашения и требовать от меня отчета, а я в ответ вынужден оправдываться. Нет, нет и нет! Если она что-то там в своей глупой голове придумала, то это ее проблемы, исключительно ее, и я никогда не позволю сделать эти проблемы моими. Я принимаю в своем доме кого считаю нужным, и никто не вправе мне указывать. Позволить им хотя бы один раз – и конец! Я уже никогда не отобьюсь, я буду вынужден всю оставшуюся жизнь объясняться с друзьями и приятелями, почему я взял этого режиссера, а не другого, этого сценариста, этого актера. А я не могу и не хочу ничего объяснять и ни перед кем оправдываться. Я – производитель, вы понимаете? Мое дело – сделать кино, прокат которого позволит вернуть вложенные деньги и получить хоть какую-то прибыль. И только я знаю, кого на эту работу приглашать, чтобы вернуть затраты. Только я, а вовсе не те актеры, которые хотят сниматься. Представьте себе директора металлургического комбината, к которому приходит приятель и говорит: давай будем лить металл из моей руды, ну и что, что она некачественная и не соответствует стандартам, ну и что, что этот металл у тебя потом никто не купит, ну и что, что станки, сделанные из этого металла, через неделю развалятся, да наплевать на все это, мы же с тобой столько водки выпили вместе, столько девок перетрахали, так купи у меня руду, а то мне рабочим зарплату платить нечем. И я точно в таком же положении. Никто и никогда не будет мне указывать, как и с кем делать кино.