Как я был «южнокорейским шпионом» - Валентин Моисеев

Мистификация с конвертами

Следствие и суд обвиняют меня в получении в период с 1994 по 1998 год от южнокорейской разведки денежного вознаграждения в сумме не менее 14 тысяч долларов из расчета 500 долларов в месяц и дополнительных выплат, никак не обосновывая ни противоречащие арифметике расчеты, ни исходные цифры. 14 тысяч долларов, видимо, какая-то магическая для Следственного управления ФСБ цифра, поскольку Анатолий Бабкин обвиняется в получении точно такой же суммы от ЦРУ США. При этом хотелось бы повториться, что более чем двухлетнее наружное наблюдение ни разу этого не зафиксировало, и нет никаких свидетельств о получении мной банковских переводов.

Следствие пыталось доказать получение денег от южнокорейцев тем, что обнаруженные при обыске в моей квартире и в служебном кабинете доллары были якобы разложены в конверты, часть из которых имела логотип посольства РК в Москве. Эти попытки несостоятельны, поскольку противоречат и протоколам обыска, и показаниям свидетелей, включая запутавшихся при многочисленных выступлениях в судах понятых. Да и со здравым смыслом здесь не все в порядке: надо полагать, южнокорейские разведчики достаточно профессионально подготовлены, чтобы не выплачивать гонорары своим агентам в подписанных конвертах.

В протоколе обыска в квартире вообще отсутствуют какие-либо указания на конверты и на то, что они изъяты, а по свидетельству понятой, повторенному ею многократно, «следователь все старательно делал, записывал», «все записывал, что осматривал». Вместе с тем говорится, что обнаруженные доллары были затем упакованы в отдельный конверт и опечатаны. Другой понятой заявил в суде, что «деньги были сложены вместе и пересчитаны. Эти деньги потом были упакованы в общий конверт… В этот конверт были упакованы только деньги».

Дальнейшие их попытки «подправить» показания, которые были использованы защитой в кассационных жалобах для опровержения обвинения, свидетельствуют лишь о низком уровне полученного ими инструктажа и неподготовленности к отведенной роли.

«Свидетель П.», участвовавший в обыске, то видел, то не видел, как изымались деньги, но видел пять конвертов и все – с символикой южнокорейского посольства. На них, как он хорошо помнит, «были печати корейского посольства, что-то написано по-английски и транскрипция, сделанная Моисеевым». При процессуальном осмотре в Следственном управлении изъятые в квартире 4647 долларов оказались разложенными в шесть конвертов. Ни один из конвертов не соответствовал описанию, данному «свидетелем П.».

Фальсификация протокола осмотра изъятых в квартире долларов очевидна. Конверты к деньгам никакого отношения не имели. Но поскольку конверты были основным доказательством того, что деньги получены от южнокорейской разведки, то на одном из судебных заседаний появились показания «свидетеля П.», суть которых сводилась к тому, что, мол, неважно, были ли доллары разложены в конверты с символикой посольства или нет, но само наличие подобных конвертов дома уже свидетельствует о преступлении, поскольку иначе как криминальным путем их получить невозможно, они же не продаются. «Свидетель М.» был еще более категоричен. Взглянув на них в зале суда, он заявил, что узнает их, поскольку именно в таких конвертах АПНБ и выплачивает гонорары своим агентам.

Вот это профессионализм! Одному достаточно взгляда, чтобы хорошо запомнить конверты, описать и узнать мой почерк, другому – чтобы определить их принадлежность к АПНБ.

И ничего не значит, что мои бывшие коллеги на суде скажут, что у одного такими конвертами «вся комната забита», а у другого их «целый ящик». Думаю, правда, что сейчас они на всякий случай от них уже избавились.

– Вот я помню, – заявила судья Кузнецова, – меня однажды приглашали в посольство на прием. Тогда на посольском конверте было указано мое имя. А здесь что? Ничего не указано. И вы мне еще что-то говорите, что получали их по работе.

Что касается 1100 долларов, изъятых из моего рабочего сейфа, то они действительно лежали в конверте, в обычном российском почтовом конверте с изображением птички варакушки. Очевидно, сумма не соответствовала той, которую я, по версии следствия, регулярно получал от Чо Сон У. Но тем не менее деньги тоже были признаны полученными от южнокорейской разведки, а конверт, как и другие, -вещественным доказательством их получения. Он также предъявлялся «свидетелю М.», и в нем он тоже узнал конверт, «обычно» используемый АПНБ для выплаты денег агентам. Чем-то российская варакушка, видно, приглянулась корейцам. Кстати, непонятно почему меня не обвинили в работе на Моссад, ведь в сейфе был и конверт из посольства Израиля.

Эксперт Центра по информации и анализу работы российских спецслужб общественного фонда «Гласность» так расценивает манипуляцию с конвертами: «Прежде всего, конечно, следует поставить все точки над „i“ в истории с конвертами… В них якобы корейская разведка выдавала Моисееву деньги (и тот как агент был настолько беспечен и даже дебилен, что хранил их дома годами!?). То, что это наглая и бесстыдная фальшивка, не вызывает ни малейших сомнений. Однако вот эта самая очевидность и настораживает. Возникает сильнейшее ощущение, что, фабрикуя эти конверты, следствие откровенно наплевало на элементарный здравый смысл, настолько до зарезу ему они были нужны. Зачем? Только ли затем, чтобы любой ценой оправдать справедливость обвинения и доказать лишний раз доблесть контрразведчиков? Безусловно, и за этим тоже, в конечном счете.

Однако изначальное предназначение злосчастных конвертов, думаю, в другом, а именно: подкрепить нечто реальное, но настолько хлипкое, что оно нуждается в любом подтверждении, даже в таком. Что именно? Почти уверен, что конверты послужили «подпоркой» ксерокопиям на корейском языке, полученным из СВР».

Что касается изъятых денег, то создается впечатление, что в их конфискации ФСБ заинтересована непосредственно, поскольку, несмотря на все усилия, так и не удалось добиться получения каких-либо исполнительных документов от районной службы судебных приставов, свидетельствующих об их передаче в доход государства. В Хорошевский суд Финансово-экономическое управление ФСБ представило справку Внешторгбанка о том, что «сумма 53 597,00 долларов США зачислена на счет Министерства финансов „Доход федерального бюджета“ 27 марта 2002 года». При этом, согласно справке, Внешторгбанк получил еще и 375 казахстанских тенге. Но у меня изъяли совсем другую сумму – 5747 долларов и ни одного тенге! Где на самом деле были мои деньги с июля 1998 по март 2002 года? Где они сейчас?

С другой стороны, если даже считать, что в 50 тысяч входят и мои деньги, то на каком основании ФСБ взяла на себя функции органа, исполняющего судебный приговор? ФСБ, получается, не только обвиняет, ведет следствие, содержит в своем изоляторе обвиняемого, но и ведет оперативное сопровождение суда и исполняет приговор. Невольно приходит в голову мысль, что «система» была гораздо честнее, когда имела «особые совещания» и не отягощала себя профанацией суда и других «ненужных» формальностей.

Кстати, говоря о конфискации, точно так же в кабинетах Следственного управления «затерялись» и следы компьютера, унесенного из комнаты моей дочери при обыске в квартире. В отношении него тоже не было никакого исполнительного производства.

«Что такое Моисеев с точки зрения разведки?»

Вот профессиональное мнение цитировавшегося выше эксперта Центра по информации и анализу работы российских спецслужб относительно того, «что такое Моисеев с точки зрения разведки». Напомнив, что, «во-первых, согласно приговору, за четыре с чем-то года сотрудничества с иностранной разведкой Моисеев встречался с ее представителем не менее 80 раз. То есть, надо полагать, один-два раза в месяц. Нет, оказывается, даже чаще: три-четыре раза в месяц, как указано на другом листе приговора… Во-вторых, все встречи Моисеева с корейцем проходили в ресторанах или кафе, а то и дома. Наконец, в-третьих, договоренность о каждой очередной встрече достигалась по телефону, когда кореец звонил Моисееву на работу либо домой», он пишет:

«Если провести достаточно близкую и корректную аналогию с ГРУ, то он [В. И. Моисеев], имея звание не ниже генерал-майора (чрезвычайный и полномочный посланник второго класса), занимал должность не менее заместителя начальника направления в оперативном управлении (заместитель директора одного из департаментов МИД). А это значит, что, согласно азам разведывательной деятельности, свято соблюдаемой любой уважающей себя разведкой мира, будь то наши СВР и ГРУ, американское ЦРУ, английская СИС или израильская Моссад, Моисеев был особо ценным агентом. А каноны агентурной связи, столь же свято чтимые солидной разведкой, запрещают личные встречи с такими агентами на территории разведываемых стран с жестким контрразведывательным режимом, одной из которых традиционно считается Россия, чаще одного раза в квартал (!) даже на самом начальном этапе. Уже на втором году количество таких встреч сокращается до двух в год (!!), а позднее они и вовсе исключаются (!!!). Причем ни при каких условиях встречи агенту не назначаются по телефону, да еще звонком домой или на работу. (Вообще уже в самом начале работы с агентом разведкой составляется подробнейший план связи с ним, где встречи и любые контакты расписаны и по месту, и по времени.) Не поощряются, мягко говоря, встречи с агентами в таких людных местах, как рестораны и кафе. Что же до встреч у агента дома, то это верх безграмотности, безответственности и непрофессионализма со стороны разведчика, по сути – должностное преступление.