Жанна де Ламотт - Михаил Волконский

– И большая это была сумма?

– Да-с, сумма была изрядная, но в точности я не могу назвать вам, так как расписка хранится у дука в железном сундуке и мне он ее не доверил, а приказал только справиться, как вы отнесетесь к этому делу: пожелаете ли вы, ваше сиятельство, добровольно вернуть взятые господином кардиналом Аджиери на хранение деньги, или же прикажете начать судебное дело по сему юридическому казусу?

– Нет, отчего же! Я отдам, – сам не зная, чего конфузясь, заговорил Саша Николаич. – Но только погодите! Насколько мне помнится, среди бумаг моего отца, то есть кардинала Аджиери, хранящихся у меня, есть обратная расписка дука дель Асидо о том, что все его деньги получены им обратно.

Петушкин поднял брови и склонил голову набок.

– Ежели вы, ваше сиятельство, обладаете такой распиской, то, конечно, претензия его сиятельства дука дель Асидо, князя Сан-Мартино, растает как дым, но вся суть в том, имеется ли такая расписка?

– Насколько я помню, имеется! – подтвердил Саша Николаич и пошел к бюро.

Он достал из правого ящика связку документов, пересмотрел их раз, другой, потом третий.

Теперь он уже положительно помнил, что расписка была на синем золотообрезном листе бумаги, с печатью в углу, была тут, среди документов.

И она исчезла.

У Саши Николаича невольно явилась мысль о том, не пропала ли эта расписка во время ночного посещения его кабинета бывшим графом Савищевым. Это сопоставление напрашивалось само собой; притом же и присяжный стряпчий Амфилох Веденеевич Петушкин не внушал к себе особого доверия. Но, с другой стороны, все присяжные стряпчие не внушали к себе доверия, и в этом отношении Амфилох Петушкин не представлял собой исключения, и только. Действовал же он от лица, носившего слишком громкую фамилию, чтобы сомневаться в поступках человека с такой фамилией.

– К сожалению, я не могу найти сейчас эту расписку, – сказал Саша Николаич, – во всяком случае, передайте дуку, что я прошу его несколько повременить и дать мне возможность разыскать эту расписку. Я положительно помню, что она была.

– А вы, ваше сиятельство, не ошибаетесь? Может быть, так только, одно как бы представление, а на самом деле какая-нибудь ошибка?

– Да нет же, я хорошо помню!

– Тогда благоволите назначить окончательный срок для ответа, а то его сиятельство, князь, как человек приезжий из-за границы, дорожит временем и лишняя оттяжка для него вовсе нежелательна. Так что благоволите определить срок…

– Три дня! – сказал Саша Николаич.

– Три дня много! – вздохнул Амфилох Веденеич. – Ведь вам достаточно и несколько часов, чтобы пересмотреть все свои бумаги.

– Ну, уж позвольте мне самому судить, что мне достаточно и что нет! – твердо сказал Саша Николаич.

И они расстались на том, что через три дня Амфилох Веденеич Петушкин явится к Саше Николаичу за ответом.

23. Дело запутывается

У графа Алексея Мартыновича Прозоровского в его великолепном загородном доме на берегу Невы, вверх по течению по дороге в Шлиссельбург, был назначен «сельский праздник», который должен был начаться с утра и кончиться поздно вечером.

В «роскошный век Екатерины» эти барские усадьбы вверх по Неве, выстроенные и поддерживаемые руками крепостных людей, потому что никаких денег не хватило бы, чтобы получить для этого вольнонаемный труд, ютились по этим берегам широкой реки и превосходили друг друга роскошью и замысловатыми причудами, на которые были так изощрены и фантазия садовников XVIII столетия, и способность архитекторов и механиков.

Можно с уверенностью сказать, что механики того времени тратили гораздо более сил и знания на устройство разных игрушек и «кунштов», так тогда называли это, чем на полезные изобретения.

Так в то время, когда еще и не было помина о железной дороге и Наполеон пригрозил посадить в дом умалишенных изобретателя парохода, во всей Европе и особенно у нас, в Петербурге, куда всегда охотно стремились любители легкой наживы, производил фурор некий Робертсон, человек, как писали про него, «благородного происхождения». Он показывал удивительные вещи.

Зритель в его театре все время переходил от одного удивления к другому. Билеты ему приходилось покупать не у кассира, обыкновенного человека, а у куклы до того великолепно сделанной, что ее трудно было отличить от живой. Затем воздушная цветочница предлагала букет цветов и исчезала, как только его хотели взять у нее… Дело доходило до того, что люди видели своих соседей, только что сидевших рядом с ними, за волосы подвешенными к потолку…

Робертсон пользовался всеми средствами известной тогда физики, электричеством и отражением зеркал и световыми эффектами. Фантазия и изобретательность у него были удивительные… Словом, его имя попало что называется в историю благодаря его «сверхъестественным» представлениям…

Так вот, при существовании такой техники наши баре конца восемнадцатого и начала девятнадцатого столетий могли задавать такие пиры и празднества, которые даже не могут присниться их потомкам.

Дачи и загородные дома, окруженные садами и парками, вверх по Неве процветали особенно в конце царствования Екатерины II. При Павле Петровиче, не любившем роскоши, не поощрялись такие праздники, против них даже принимались строгие меры и издавались специальные указы и законы, эти «гнезда» безумных излишеств и утонченных затей, не знавших своего удержу в воле этого братства, несколько сократились…

Дом и парк графа Алексея Мартыновича Прозоровского был одним из немногих, уцелевших во всем своем блеске и великолепии от «роскошных» времен восемнадцатого столетия. Так, у графа оранжереи еще были полны померанцевыми деревьями, у него зрели персики и виноград, парк расчищался на двадцать десятин, и на этих двадцати десятинах чего-чего только не было построено!

Была даже возведена целая искусственная гора со скалами, засаженными альпийской растительностью и с пробившимися источниками между ними, водопадами и водометами, для которых вода накачивалась особым приспособлением из той же Невы, в которую потом и стекала…

И вот в этом парке граф Прозоровский давал «сельский праздник», обещавший быть особенно великолепным, потому что он устраивался им по поводу помолвки его единственной дочери…

Программа была такова, что гости съезжались к Летнему саду, где ждали тридцатишестивесельные графские галеры, разукрашенные гирляндами, лентами и цветами. Эти галеры должны были доставить всех гостей на дачу к Прозоровскому, и там весь день их был распределен в различных занятиях: были назначены «сельские работы» – посев, жатва, уборка снопов, затем предполагался сбор грибов, ужение рыбы, ловля птиц в лесу… Притом же были обещаны сюрпризы.

Все было предвидено, даже дурная погода, на случай которой забавы устраивались под крышей в доме, в оранжерее и под нарочно выстроенным для этой цели навесом…

Конечно же, тогдашняя знать наперерыв старалась достать себе приглашение к Прозоровскому. Быть на этом празднике считалось по законодательству тогдашней моды как бы удостоверением принадлежности к самой изысканной группе петербургского общества…

Саша Николаич позаботился, чтобы его тоже не обошли приглашением.

Это ему нетрудно было сделать через Леку Дабича.

Однако он стремился на праздник к Прозоровскому вовсе не по тем же мотивам, по которым большинство желало попасть туда. Саша Николаич много раз прежде отказывался от подобных приглашений, не находя в них никакого интереса, и потому даже удивил теперь Леку Дабича своей просьбой, чтобы тот напомнил о нем. Лека, разумеется, взялся с большой готовностью, и на другой же день Николаев получил отпечатанный пригласительный билет с большим гербом графа Прозоровского.

Желал же он попасть к графу потому, что это было ближайшее сборище, где можно было увидеть «всех», весь тогдашний Петербург, а это нужно было Саше Николаичу, чтобы разобраться в том, что случилось с ним в последнее время.

Во-первых, появление у него жены дука дель Асидо, князя Сан-Мартино, очевидно, француженки родом, судя по ее акценту и умению выражаться. Она говорила об отцовском наследстве, о деле ожерелья королевы.

Во-вторых, ночное появление бывшего графа Савищева… Это появление наиболее других обстоятельств интересовало Сашу Николаича.

И, наконец, в третьих, появление присяжного стряпчего в качестве доверенного лица от дука дель Асидо, князя Сан-Мартино с претензией на возврат денег, якобы данных на хранение отцу Саши Николаича.

Как-то сама собой напрашивалась ему мысль о том, что все эти три обстоятельства взаимосвязаны.

Появление княгини и стряпчего, несомненно, имело что-то общее ввиду общей фамилии, которая тут действовала. В отношении бывшего графа Савищева было подозрительно то, что он ночью рылся как раз в той пачке документов, где находилась обратная расписка дука дель Асидо.