Тайна жизни - Михаил Николаевич Волконский

Глава I

Очень удачно у Софьи Семеновны вышел пасьянс, окончился он червями, что служило признаком благополучия.

Чтобы продлить удовольствие от только что испытанной удачи, она принялась нарочно медленно тасовать карты, глядя в окно на широкую липовую аллею, которая вела от ее флигеля к большому власьевскому дому.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, рябили светлыми кружками на утоптанном песке. Зеленый сумрак ласково нежил глаза, а впереди, где кончалась аллея, как серебряная, белела дорожка через открытый, залитый светом цветник и виднелся сквозь клумбы желтый фундамент дома с балконными ступенями.

День был июльский, солнечный, жаркий. В отворенное окно, как зимою из печки, тянуло теплом.

Софья Семеновна задумалась, стасовала карты и отложила их. Сейчас должна была появиться Секлетея с обычным докладом о том, что произошло с утра на усадьбе.

Секлетея жила неотлучно при Софье Семеновне много уже лет. Звалась она на самом деле Пелагеей, но с незапамятных времен получила свое прозвище по «секлетарским» обязанностям, которые исполняла при барине.

Она вошла и остановилась у двери со сложенными на животе руками и склоненною набок головою.

Софья Семеновна продолжала смотреть в окно, улыбаясь. Ей очень не хотелось нарушать свое благодушное настроение, а первый вопрос, который надо было задать Секлетее, относился к числу неприятных.

— Ну, что же, — наконец проговорила она, согнав улыбку с лица и повертываясь, — допытались, кто мне липки портит?

— Допытались, — ответила Секлетея, — кухаркин Андрюшка да Митька деревенский, Федосьин.

— Лука Иванович знает?

— Сами они и наблюли.

Дело заключалось в том, что посаженные в прошлом году на окраине сада молодые липки были ободраны и просверлены. Из них точили сок, и притом так ловко, украдкой, что виновные нашлись только вот теперь, когда за розыски взялся сам управляющий Лука Иванович.

— Ну, хорошо, — одобрила Софья Семеновна. Барышни где?

Секлетея, всегда знавшая, точно чудом, что про исходило в любую минуту в усадьбе, тотчас доложила что Вера Константиновна «играют на фортепианах», а Надежда Константиновна «в книжку читают» на верхнем балконе.

Софья Семеновна кивнула головой.

— Владимир Гаврилович?

— Опять почивали до полудня. Теперь гуляют.

Владимир Гаврилович — деверь Софьи Семеновны, давно потративший имевшиеся у него средства, жил у нее в деревне на готовых хлебах. В жизни был он мастер на одно лишь — спать без просыпа, и сохранил эту привычку до сих пор, несмотря на то, что ему стукнуло пятьдесят лет.

— Ну, а Анна Сергеевна все еще тревожится? — спросила Софья Семеновна у Секлетеи.

— Да вот они сами идут, — ответила та, показав в окно на аллею.

Анна Сергеевна Тарусская была дочерью давнишней приятельницы Софьи Семеновны и гостила нынче летом с мужем и сыном, восьмилетним Мишей, во Власьеве.

Четыре дня тому назад Тарусский уехал по делам в Москву, должен был вернуться еще вчера, но не вернулся и не дал знать о своем промедлении. Анна Сергеевна беспокоилась и с минуты на минуту ждала мужа или, по крайней мере, хоть письма от него. Теперь она шла скорой, тревожной походкой по аллее к флигелю Софьи Семеновны, и по ее взволнованному лицу можно было издали догадаться, что пришедшая утром почта не принесла ей ничего утешительного.

— Вы меня простите, Софья Семеновна, — начала она, подойдя к окну, — я решилась попросить у вас послать нарочного. Я хочу отправить телеграмму мужу. Просто ума не приложу, что могло случиться с ним!

Софья Семеновна, всегда неизменно спокойная и рассудительная, покачала головой.

— Да ведь если бы случилось что-либо, то и дали бы вам знать, а если нет никаких известий — значит, все благополучно.

— Я этим вчера утешилась, — сказала Тарусская, — а сегодня просто ума не приложу! — и она взялась за голову.

Послать с телеграммой нарочного — значит, почти на целый день отнять от работы человека с лошадью. Софья Семеновна очень не любила этого.

Да уж вы потерпите до завтра, — мягко улыбаясь, медленно произнесла она, — авось приедет сегодня… Я думаю, даже наверно приедет… Мало ли что задержать может? А вы знаете, на липках-то поймали двух мальчишек. Лука Иванович доискался-таки. Кухаркин Андрюшка да Митька деревенский.

Анна Сергеевна, несколько недовольная отклонением ее просьбы о нарочном, сделала строгое лицо. Втайне она с самого начала истории с липками опасалась — не причастен ли тут как-нибудь ее Миша. Главное, она чувствовала, что Софья Семеновна, не высказывая этого, подозревала его. Теперь, когда дело выяснилось, Анна Сергеевна восторжествовала.

— Просто ума не приложу, — повторила она еще раз про мужа, успокоенная уже относительно липок. — Вот что, подождать разве вечернего поезда?

— Ну, подождем вечернего поезда, а тогда пошлем, — сдаваясь, согласилась Софья Семеновна.

Вдруг Тарусская дрогнула и вся преобразилась: ей послышались бубенчики на деревне.

— Кажется, едут? — не веря еще себе, проговорила она.

— Конечно, едут! — подтвердила Софья Семеновна, расслышав ясно приближающийся звон бубенцов.

Анна Сергеевна кинулась навстречу этому веселому звону, настойчиво мерно набегавшему и вдруг оборвавшемуся, когда она со стороны цветника поднималась по ступеням балкона.

— Муж приехал! — тяжело переводя дыхание, но уже сияя, сказала она на ходу через зал Вере, собиравшей ноты у фортепиано, и выбежала в переднюю.

Она была до того уверена, что встретит там мужа, что, когда вместо него увидела двух незнакомых молодых людей в запыленных модных пальто-саках и в цилиндрах, — остановилась у двери, совершенно пораженная такой неожиданностью.

Молодые люди в свою очередь несколько растерянно оглядывались, расставив руки, как бы ища помощи.

Словно нарочно из коридора вместо горничной Маши выбежала к чужим гостям босоногая Аксютка и тоже обомлела. Однако при ее содействии пальто-саки были все-таки сняты.

Приезжие стали представляться Анне Сергеевне, приняв ее за хозяйку. Один оказался бароном На-гельбергом, получившим в наследство от умершей весною тетки соседнее с Власьевым имение, а другой — его товарищем и сослуживцем Алтуфьевым.

Все это произошло внезапно и так некстати, что Анна Сергеевна обидчиво и неловко, сердясь за это на себя, стала объяснять, что хозяйка здесь не она, а Софья Семеновна Власьева. Потом она провела барона с товарищем в гостиную, где никто никогда не сидел. И это вышло тоже неловко.

Анна Семеновна, страдая от всего происшедшего, от босоногой Аксютки и того, что в гостиной не оказалось пепельницы, когда она, чтобы сказать что-нибудь, предложила курить, чувствовала себя несчастной и беспомощной.

Наконец приплыла из своего флигеля