Обреченность - Сергей Герман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В результате прорыва немецких танковых групп в окружении под Смоленском оказались советские 19я, 20я и 16я армии. Связь с тылом поддерживалась только через болото южнее села Ярцево.
Немногочисленные части, которые шли на помощь окруженным советским армиям, смела лавина отступавших войск. Этот страшный поток вовлек их в обратное, паническое движение.
То же самое было и на других фронтах.
Начальник штаба юго-Западного фронта генерал- майор Василий Тупиков доложил начальнику Генерального штаба РККА Шапошникову
«До начала катастофы пара дней»
В ответ маршал Шапошников обвинил его в трусости и паникерстве.
Но бывший военный аташе в Берлине Василий Тупиков, в последние часы успевший предупредить правительство о начале войны, не был ни трусом, ни паникером.
На другой день танки 1й и 2й танковой группы завершили окружение пяти советских армий.
В плен попало около 300 тысяч советских солдат.
Выходя из окружения генерал-майор Тупиков и командующий фронтом Кирпонос погибли в рукопашном бою.
Страшное, роковое слово «окружение» двигало волей и поступками людей, совсем еще недавно марширующих, горланящих бравые песни, убежденных в том, что бить врага будут на его территории, а теперь бредущих куда-то лишь в одном направлении — куда все, туда и мы.
Волны людей, ширились словно горный поток и текли набирая силу и сметая все на своем пути. На восток, к своим.
Немцы бомбили их с воздуха, непрерывно обстреливали снарядами и минами, загоняя в лес, непролазную топь и глушь.
В первые дни, пока еще оставались снаряды, пушки окруженных частей остервенело и обреченно били по приближающимся танкам и пехоте.
— Слушай мою команду. Цель сто первая, пехота, основное, наводить по карандашу, два карандаша влево, осколочно-фугасным, взрыватель осколочный, прицел шестнадцать. Один снаряд- огонь!
— Левее два, прицел пятнадцать, батарее, веер сосредоточенный, один снаряд — залп!
— Бронебойным, по танкам-огонь! — Хрипел закопченный и измотанный отступлением безымянный артиллерийский комбат, расстреливая последние снаряды.
— За нашу советскую Родину!.. За Колю Шевченко! За Сашку Семенова! Огонь!
— За всех ребят! В три господа... душу!.. Огонь!
— Получай, сука!
Наверное что-то кричали и немецкие артиллеристы, но спор быстро заканчивался. На батарею набрасывались воющие бомбардировщики с выпущенными шасси, словно лапы у хищных птиц.
И летели вверх комья земли, ошметки людей и куски железа.
Бойцы и командиры пробовали окопаться, но тут опять настигало людей страшное слово "окружение" и они снова группами и по одному покидали позиции, стараясь убежать от страшного и несокрушимого врага. Многие тысячи растерянных людей, оглушенных июньскими сражениями, бродили в лесах.
Их, уцелевших от разгрома, ждали голодные скитания и страшная судьба в немецких лагерях для пленных.
Но и тех, кому удавалось выйти к своим, ждали новые муки и страдания. Свирепствовали трибуналы. Особисты работали днями и ночами, выискивая паникеров, трусов, шпионов и вражеских диверсантов. И за бездарность советских генералов сполна платили своими жизнями простые русские парни и мужики.
Кто-то должен был за это ответить. Чувство всеобщей вины требовало найти виновного. Политическая и военная элита страны готова была назвать любое имя, даже самое безвинное, лишь бы снять с себя тягостный комплекс ответственности перед гибнущей державой.
Генерал армии Павлов возвращался на фронт после беседы с Жуковым.
Но в его судьбе уже была поставлена жирная точка.
Сталин вызвал к себе Мехлиса и Берию. Попыхивая трубкой дал напутствие:
— Ви там хорошенько разбэритесь, кто еще, кроме Павлова, виновен в допущенных серьезных ошибках.
Берия и Мехлис все поняли правильно.
Берия распорядился:
— Немедленно арестовать Павлова и его окружение!
Не доезжая Смоленска, машину Павлова остановили офицеры НКВД, а он сам и сопровождающие его офицеры были арестованы.
Генеральскую портупею с кобурой и пистолетом у него забрали сразу. В старинном белорусском городе Довске, где генерал армии Павлов принимал парад, заставили снять китель и взамен дали поношенную гимнастерку рядового красноармейца. Теперь только гладко выбритая голова да холеное лицо напоминали о прежнем высоком положении.
А как здорово все шло...
Павлова завели в кабинет. За столом сидели заместитель начальника следственной части 3го Управления НКО СССР Павловский и следователь того же управления Комаров.
Первый был в звании старшего батальонного комиссара, второй- младший лейтенант госбезопасности.
В углу притаилась худая, нескладная машинистка с погонами сержанта.
Еще со времен наркома Ежова следственный аппарат во всех отделах и управлениях НКВД делился на — кольщиков и сказочников.
Кольщики подбирались в основном из полных отморозков, тех, кто не гнушаясь черной и грязной работы мог выбить подследственному глаз, переломать пальцы или спилить напильником зубы. Как правило «показаний» они добивались в кратчайшие сроки. Потом в дело вступали сказочники, которые умели грамотно и красочно составлять протоколы. Павловский был интеллектуалом, разговаривал по душам, писал протоколы.
Высокий, крепкий, со сломанными как у борцов ушами младший лейтенант мастерски орудовал кулаками. Иногда менялись ролями.
С машинисткой спал батальонный комиссар. Как старший по званию.
Павлов наотрез отказался разговаривать со следователями. Он всегда отличался крутым нравом.
— Я буду говорить только в присутствии наркома обороны или начальника Генштаба! Вы, — он ткнул пальцем в сторону младшего лейтенанта, — не имеете полномочий допрашивать генерала армии.
Внезапно открылась дверь и в кабинет быстрыми шагами вошел армейский комиссар первого ранга Мехлис. Следователи и машинистка при его появлении встали.
— Это кто тут не хочет давать показания? — Мехлис повернулся к следователям своим носатым лицом.
— Я буду отвечать на вопросы только в присутствии наркома обороны или начальника генштаба,— уже затравленно ответил Павлов, не поднимаясь с табуретки.
Лева Мехлис, хоть и начинал свою карьеру с конторщиков, но родился и вырос в Одессе, где периодически случались погромы еврейских домов и лавок. Взрослеть и мужать — пришлось быстро.
Уже повзрослевший Лева прошел боевую закалку на политической работе в Красной Армии, где не боялся вваливаться с маузером к пьяной матросне и крыть матом вооруженных, нанюхавшихся марафета анархистов.
Лев Захарович при случае и сам мог начистить рыло политическому врагу.
— Ах, ты блядь!.. не бу-деееешь? — задохнулся Мехлис.
Павлов побледнел. Вскочил с места, сделал попытку одернуть гимнастерку.
— Тебе мало заместителя наркома обороны? Может быть самого товарища Сталина вызвать? Много чести… Ты теперь гавно от желтой курицы.
Приказываю отвечать на вопросы следствия! — хлопнув дверью Мехлис вышел из кабинета.
Повисла гнетущая тишина. Лишь изредка слышалось жужжание мух, ползающих по деревянному подоконнику, где стоял цветочный горшок.
Павловский потянулся к коробке с папиросами.
— Ты тут младший лейтенант поговори пока с гражданином Павловым, а я пойду обос... — Перевел взгляд на машинистку. — Обосмотрюсь в общем.
После того как батальонный комиссар вышел из кабинета, Павлов стал разговорчивее.
Стоя у окна в коридоре Павловский слышал срывающийся на крик голос Павлова, который пытался объяснить следователю, что причиной военных неудач и отступления войск округа стало значительное превосходство крупных механизированных соединений и авиации противника.
Но следователя такой ответ не устроил:
— Лучше расскажите нам о вашей предательской деятельности.
— Вы с ума сошли? Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по не зависящим от меня причинам. И вообще, я настаиваю на вызове товарища Тимошенко.
Сквозь стекло, усеянное черными точками была видна управленческая полуторка, широкая спина красноармейца Геращенко, крутящего ручку стартера.
Батальонный комиссар курил, лениво выпуская изо рта колечки дыма, и в голове его крутились такие же неторопливые мысли.
— Надо бы хозяйке сегодня белье отдать. Пусть постирает и погладит к утру.
Представил хозяйку — краснощекую, задастую, крепко сбитую. Усмехнулся вспомнив машинистку,- подумал- вот и сравним сегодня ночью.
Но тут совсем неожиданно мысли перескочили на другое.
Сам Лева Мехлис примчался контролировать следствие. А это значит что?.. Только одно, что делу бывшего генерала Павлова придается политическое значение и наверняка следователь, раскрывший заговор будет представлен к государственной награде.