Месть роботов - Роджер Желязны

и не только на Лебеде, но и в остальных колониях. Между путешествиями я не раз работал Стражем и знаю, что они нужны везде.

Чак отсутствовал дольше, чем я ожидал, и вернулся к тому времени, когда я имел право покинуть пост. Но у него был довольный вид, и я ничего не сказал. На воротничке были заметны следы губной помады, а по лицу гуляла усмешка. Я пожелал ему всего хорошего, взял трость и спустился вниз, где меня ждал холодный душ.

Идти два квартала пешком к оставленной на стоянке машине мне не хотелось. Я вызвал по телефону такси.

Элеонора решила устроить себе выходной и ушла после ленча, служащие закончили работу на час раньше — здание мэрии пустовало, и мои шаги гулко звучали в полумраке пустого коридора. Пятнадцать минут я ждал у парадных дверей, прислушиваясь к мурлыканью дождя и бульканью воды в водосточной трубе. Дождь хлестал по тротуарам и сотрясал оконные стекла, до которых было холодно дотрагиваться.

Едва я увидел, что творится на улице, планы провести остаток дня в библиотеке рассеялись как дым. „Завтра или, в крайнем случае, послезавтра”, — решил я. Вечер располагал к хорошему ужину, горячей ванне, бренди и чтению. Можно раньше лечь спать. В такую погоду хорошо спится...

Такси остановилось перед входом. Раздался гудок. Я выбежал наружу.

Утром проливной дождь прекратился, а через час опять стал моросить не переставая. К полудню морось перешла в монотонный ливень.

Я был искренне рад, что сегодня у меня, как всегда по пятницам, выходной.

Поставьте значок — » — под прогнозом погоды на четверг: в пятницу ничего не изменилось.

Я ехал по району, который расположен у самой реки. Вода в Нобле стала прибывать, а тучи выжимали из себя все новые и новые порции воды. Канализационные трубы засорились и кое-где уже выплескивали воду обратно, и та рекой неслась по улицам. Дождь продолжал лить, лужицы росли, превращались в маленькие, озерца, и все сопровождалось барабанным соло грома, в землю втыкались огненные рогатины и кривые лезвия молний. Вода несла по водостокам трупы летучих гадов, похожие на недогоревшие остатки гигантского фейерверка. Шаровая молния плыла над центральной площадью, огни Святого Эльма мерцали на флагштоке, на башне с часами и гигантской статуе Уэя, которая пыталась сохранить бравый вид.

Я медленно вел машину к библиотеке, дворники с трудом смахивали с лобового стекла бесчисленные нити бисера: огромные поливочные машины в небе, очевидно, управлялись водителями, не охваченными профсоюзом, -ни один не останавливался выпить кофе. Наконец я нашел свободную стоянку и, укрывшись зонтиком, устремился к библиотеке.

Последние годы превратили меня в некое подобие библиофила. Нет, не настолько меня мучит жажда знаний: мне необходимы только свежие новости. Причина этого в следующем.

Как известно, существуют скорости, превышающие скорость света. Например, фазовые скорости радиоволн в ионной плазме или скорости перемещения световых пучков Дакбила, но эти явления редки и в любом случае неприменимы к космическим перелетам или транспортировке груза. Если речь идет о материи, то скорость света непреодолима. Скорость может быть близка к световой, но не более.

А жизнь приостановить можно, это проще простого: включил — выключил, никаких проблем. Вот почему я прожил так долго. Скорость увеличить нельзя, но можно замедлить старение человека — вплоть до остановки жизненных процессов — и пусть корабль со скоростью, близкой к световой, летит полвека или больше, если это необходимо, и доставит пассажиров по назначению. Поэтому я так одинок. Каждая такая маленькая смерть влечет за собой воскрешение где-то на другой планете и в другом времени. Так со мной бывало не раз, и в этом кроется ответ на вопрос, почему я стал библиофилом: новости доходят медленно, так же медленно, как и корабли. Купите перед отлетом газету и, когда вы прибудете к цели, она останется газетой, но там, где вы ее купили, она давно стала историческим документом. Если вы пошлете на Землю письмо, то правнук вашего корреспондента сможет отправить ответ вашему пра-правнуку, если между вами действительно тесные узы и никто не умрет во младенчестве.

Полки маленьких библиотек на Лебеде ломятся от редких книг: первые издания, покупаемые перед самым отлетом с Земли, которые после прочтения жертвуют библиотеке. Книги доходят до читателя после того как их привозят сюда. Их сразу перечитывают и тиражируют. Ни один автор еще не подал иска и ни одному издателю не грозило тюремное разбирательство с представителями, литагентами или наследниками.

Мы полностью автономны и всегда плетемся в хвосте, ибо существует „транзитное отставание”, которое непреодолимо. Земля так же легко осуществляет контроль за нами, как мальчик дергает за обрывок веревки, когда змей оторвался и взмыл в небо. Возможно, что-то подобное и пришло на ум Йитсу, когда он написал: „Вокруг все распадается на части, и центру их, увы, не удержать...” Терзаемый сомнениями, я все еще заставляю себя ходить в библиотеку за новостями.

День прошел незаметно.

Слова текли по экрану, я сидел в кабинке, просматривая еще никем не раскрытые газеты и журналы, а по улицам Бетти струились потоки с гор. Вода ничисто умыла лес: пена цвета арахисового масла заливала поля, устремляясь в подвалы, всюду находя себе дорогу и оставляя грязь на улицах.

Я зашел позавтракать в библиотечный кафетерий, где от девушки в зеленом переднике и желтой юбке (материя приятно шуршала) узнал, что аварийные команды уже работают вовсю, а движение в восточном направлении за Центральной площадью перекрыто.

После завтрака я в плаще и сапогах прогулялся в ту сторону.

Стена из мешков с песком, перегородившая Главную улицу, выросла мне по пояс, вода бурлила у колен и прибывала с каждой минутой.

Я взглянул на памятник Уэю. Ореол вокруг него померк, и это не случайно: весьма сомнительными теперь кажутся его заслуги, хотя тогда, если честно...

Уэй держит в левой руке очки и смотрит на меня вроде с опаской, гадая в глубине своей бронзовой души, не проговорился ли я и не разрушу ли его лоснящееся от воды, тяжелое, позеленевшее величие. Рассказать? Думаю, я единственный, кто его помнит. Он хотел стать