Осень. Фантастическая повесть - Николай Стрижов

Она остановилась.

– Что?

– Нет, – по буквам сказал я.

– Женя, вы скоро сможете уехать, – сказала она и закрыла дверь, а я так и сидел на диване. Ни один нейрон до сих пор не освободился. Я просидел так до конца фильма. Если бы мне прямо сейчас поставили этот же фильм и сказали бы: «А теперь посмотрите фильм об истории», то, досмотрев до конца, я даже не подумал бы, что когда-нибудь в своей жизни его видел. Я не знал, как это чувство называется. Любовь я представлял себе совершенно по-другому. Любовь – это когда с человеком хочется лечь в постель. А сейчас эта мысль, наоборот, что-то портила. Чувство было совсем другое. Я вдруг с удивлением подумал, что намного большее удовольствие доставило бы то, что она просто сидела бы здесь рядом, и я держал бы ее за руку. И всё! Мне ничего больше было не нужно. Это было настолько необычно, что я не мог понять, как такое чувство можно назвать.

Я представил себе, как мы действительно живем вместе, ходим по магазинам, постоянно видим друг друга, работаем, и всё прошло. Я потряс головой. Нет, она мне не нужна. Это от одиночества. Я вернусь домой и забуду ее. Я лег на диван и снова заснул до ужина, а после ужина – до завтрака.

Утром я почувствовал, что полностью здоров и решил заняться спортом. Придя на завтрак, напомнил Анне о том, что она меня обещала обыграть в настольный теннис. Она от своих слов не отказалась и обыграла меня во всех партиях, которые мы сыграли до обеда. Правда, под конец я разыгрался, и счет последней партии был минимальный. После обеда договорились о матче-реванше, в котором она опять выиграла все партии. А когда я уже не мог больше держать ракетку в руках, мы пошли искупаться. Вода была слишком теплая, но все равно поплавать вдвоем в таком большом бассейне приятно. Я спросил ее, почему никто больше не купается? Оказалось, что если кто-то хочет искупаться, едет на море. Попасть в любое место можно почти мгновенно. И мы тоже можем через неделю съездить, когда закончится карантин. Я ничего не сказал, но уже знал, что никуда не уеду отсюда. Вечером мы сидели у нее, пили чай и за один час успели рассказать друг другу о своем детстве, родителях, учебе, друзьях… а когда час прошел, оказалось, что мы проговорили всю ночь. Спать не хотелось совершенно, и Анна меня учила играть в большой теннис, где я не только ни разу не выиграл, но и не попал по мячу. Так прошла неделя моего карантина. Лучшая неделя моей жизни. Такие подарки судьба делает нечасто, но случается, что так она просто дает отдохнуть перед серьезными испытаниями и трудностями в жизни.

Александр Сергеевич заходил по вечерам. Интересовался, как мои дела. Сначала он радовался, что мы ближе познакомились с Анной, но потом это стало его волновать. Один раз я слышал, как он говорил ей, чтобы она была осторожна со мной и что она должна учитывать, где я до этого жил и как. Анна начала возражать, и он рассказал о старике, которого я толкнул, когда стоял в очереди. Мне не было обидно за то, что он рассказал ей это. Пусть знает. Я действительно сильно от них отличался, и жизнь здесь и на Земле была абсолютно разная. Там, дома, была не жизнь, а борьба за жизнь. Я здесь часто за собой замечал, что мне хочется пройти в столовую первым, взять быстрее меню, хотелось сразу заказать два блюда, чтобы они не кончились, если мне захочется еще. И думаю, это было заметно и остальным. Особенно напряженно у нас сложились отношения с Сенеем. Он не доверял мне после того случая и совсем и не скрывал этого. Несколько раз мы с ним спорили, но я и сам чувствовал, что он во многом прав. Чем больше я здесь жил, тем больше видел разницу в жизни здесь и там.

Я не чувствовал постоянного напряжения, которое не замечаешь, находясь у нас. К нему привыкаешь, и оно кажется нормой, но оно не дает расслабиться и отдохнуть. Отдыхая, ты все равно думаешь о том, как бы не потерять работу, что купить, где найти денег на одежду, а если уезжаешь отдыхать, считаешь каждую копейку и волнуешься за свою пустую квартиру. Борьба за жизнь не оставляет времени на что-либо другое.

Меня окружали добрые, приятные люди, но их доброта и внимание заставляли меня чувствовать себя не таким, как они. Я жил на Земле в окружении таких же людей, как и я, и не замечал ничего этого, но здесь это стало очевидным и особенно заметным. Дело было даже не в том, что они на меня смотрели как на представителя другой цивилизации. Нет. Может быть, они и смотрели на меня так, но я этого не ощущал. Я сам смотрел на себя как на представителя другой цивилизации, другой культуры, как на дикаря, чувствовал, что отличаюсь от этих добрых, приветливых людей, постоянно ощущая, что я не такой, как они.

Я постепенно вспоминал, что происходило после того, как забаррикадировался в своей комнате. Понял, почему Ефим ходил некоторое время с огромным синяком под глазом, а Теосу, врачу, который вошел в комнату вторым, я сломал ребро. После этого случая он предпочитал со мной не встречаться. Почему я это сделал? Откуда это все во мне, зачем? Как можно доверять человеку, который может просто так дать в глаз или сломать ребро? Я перестал доверять сам себе. Мне иногда казалось, что ничего о себе не знаю.

Может быть, я стал относиться к себе слишком критично? Иногда замечал в себе раздражение, агрессию, иногда жадность. Это казалось нормой на Земле, но здесь было совершенно неуместным, инородным.

Мне хотелось измениться, но смогу ли я стать таким же, возможно ли измениться или это уже в генах, в моей природе, в мозгах, думал я. Был фильм о том, как робот понял, что он не человек и хотел им стать. Я чувствовал себя так же. Мне хотелось стать таким же, как и они. Хотя были и изменения. За две недели я отдохнул и поправился. Спать стал намного лучше, и сны снились совсем другие. Не такие, как на Земле, заставляющие вскакивать среди ночи, не понимая, где находишься, а яркие и оставляющие наутро ощущение радости и спокойствия, но мысли о том, что я сделал, не покидали меня.

– А, Женя! – обрадовался Окен. Окен работал в Центре. Мы с ним подружились больше всего. С его лица не сходила обаятельная располагающая улыбка. Ко мне он сразу стал относиться очень внимательно. Почти по-отцовски. Если у меня было плохое настроение, я шел в гости к Окену.

– Что у тебя опять? – традиционно спрашивал он.

Мне хотелось поделиться с кем-то своими переживаниями. Окен подходил для этого лучше всего. Он всегда безошибочно замечал мое настроение.

– Пойдем ко мне. Я тебя таким чаем угощу!

– Ну как? – спросил он, следя за мной, как я отпиваю из маленькой чайной чашечки.

Чай оказался ароматным, с привкусом, который мне напоминал вкус мятной жвачки. Чтобы его не обидеть, я сделал вид, что ничего вкуснее не пробовал. Он удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

– Это мне друзья доставили. Они мне всегда что-нибудь привозят. У тебя много друзей дома?

– Да нет, не очень, – подумав, ответил я.

– Ну, теперь будут и там и здесь. Не у многих есть друзья на двух планетах. Может быть, здесь даже больше друзей будет, чем дома.

Я пожал плечами.

– Ты не согласен? – увидев мои сомнения, спросил он.

– Не, знаю, может быть.

– Почему может быть? Они у тебя здесь уже есть.

Я задумался. Кто мог быть здесь моим другом. Окен? Да, наверно. Анна… не знаю, по-моему, она меня побаивается. Ефим… я ему дал в глаз, как после этого он может ко мне относиться, Сеней – он меня терпеть не может, Александр Сергеевич… нет, остальные – я не так хорошо с ними знаком. Оставался один Окен.

Он заметил мои колебания:

– Ну что еще? Ты все не можешь забыть то, что случилось? Сколько можно об этом думать.

– Да понимаешь, само думается.

– Не ты первый. – Он поудобнее уселся на кресле и нахмурил брови. – Мы уже с тобой говорили, но я хочу сказать тебе еще раз. Во всем, что произошло, ты не виноват. В твою кровь попал наркотик, но самое главное – это то, в каких условиях ты жил. Не нужно постоянно себя винить. Они, эти условия, определяли твое…

– Да, наркотик попал, но это же все делал я, а не наркотик.

– Да, это все делал ты, но под действием наркотика. Конечно, в основе твоего поведения лежат стандартные реакции. Какие они могут быть в условиях того мира, в котором ты живешь. Жестокость воспитывает жестокость, страх воспитывает страх… В условиях вашего мира невозможно жить по-другому, но теперь ты можешь жить иначе…

– Но ничего же не изменяется, я не ощущаю никаких изменений. Понимаешь?

Он сидел на кресле, вытянув ноги.

– А ты хотел преобразиться за день? Все придет со временем. – Он подмигнул. – Тебя здесь все любят и понимают, откуда ты приехал. Жизнь на Земле сделала тебя таким, какой ты есть, а жизнь здесь сделает со временем таким же, как мы. Будь добрее к людям, внимательнее и знай, что здесь никто не хочет тебе зла. Ни один человек здесь не хочет зла другому, и тебе станет легче принять людей. Знай, что нечего бояться, и страха не будет. Ни у кого нет цели тебя унизить или показать, что ты хуже, чем есть на самом деле. Ты же все можешь. Но ничего не произойдет сразу. Нужно время, нужно время.