Месть венецианки - Жанна Лаваль

К утренней мессе небо приобрело седовато-свинцовый отлив, в просветах между клочьями облаков прогремели дальние раскаты грома. Клаудиа со вздохом отвернулась от окна. На душе у нее было мрачно.

— Синьора Клаудиа, одумайтесь! Отмените свою прогулку. Море такое неспокойное! — Альба решительно встала поперек двери, преградив хозяйке путь к парадной лестнице. — Тем более что нынче ночью в море унесло вашу любимую гондолу…

Новость, сообщенная Альбой, привела ее в еще большее отчаяние. Изящная, крепкая гондола с нежным именем «Кочинелла», напоминавшая божью коровку благодаря отделке из черного и огненно-рыжего бархата, была последним подарком Себастьяно. Теперь и «Кочинелла» покинула ее — как раз в тот момент, когда Клаудиа особенно нуждалась во всем, что напоминало ей о покойном муже. Должно быть, старый Ренцо переживает не меньше ее самой. Но должна же найтись у него хоть какая-нибудь приличная гондола, чтобы отвезти ее к маяку Лидо?

— Ничего не хочу слышать, Альба. Вели Ренцо приготовить гондолу и принеси мне плащ потеплее. Мне ли обращать внимание на шторм, Себастьяно терпел и не такое!

Не смущаясь своей верной служанки, Клаудиа смахивала слезы, в бессильной тоске катившиеся по ее щекам, и слушала наставления Альбы:

— Держитесь крепко за борт, синьора Клаудиа… Да велите Ренцо держаться берега, там волны не такие высокие… Лучше вам отправиться прямо к фонарщику Лукке Мореско, он всегда на маяке. Он уж позаботится о вас, моя синьора, и сообразит, как не отпустить вас одну на мол!

Едва Клаудиа достигла широкой лестницы, ступени которой спускались к самому каналу и терялись в глубине темно-зеленых вод, как новый порыв ветра чуть не сорвал ее плащ-накидку. Но Клаудиа Гримальди завернулась поплотнее в свое ненадежное одеяние и только сейчас увидела Ренцо, словно изваяние застывшего на носу трехметровой гондолы, обтянутой черной воловьей кожей.

— А вот и мой катафалк, — пробормотала она, поднимаясь с помощью старика-гондольера на борт. — Слишком уж он широк для меня одной.

— Вы обижаете меня, синьора! — проворчал Ренцо. — На этой лодке господину Себастьяно не стыдно было наезжать в Синьорию.

— Прости меня, Ренцо. Я не хотела обидеть тебя. Просто после смерти Себастьяно вещи приобрели для меня особое значение. Они как бы говорят: «Меня тебе подарил Себастьяно, меня так любил Себастьяно…» Я, кажется, начинаю сходить с ума, Ренцо.

— Да, все мы любили молодого синьора! — со вздохом поддакнул старик, расположившись по правому борту и умелыми взмахами весла направляя гондолу к острову Лидо. — Бывало, он…

— Прекрати, Ренцо! Сегодня мы в последний раз выходим в море. Давай лучше помолчим.

Гондольер нахмурился и с тревогой покосился на хозяйку. В ее голосе прозвучала такая спокойная решительность, за которой может скрываться либо отчаяние, либо твердо принятое решение. В таком состоянии синьору Клаудию лучше было не тревожить.

Наконец даль горизонта прорезал тусклый луч маяка, который становился все ярче по мере приближения черной гондолы. За ним вспыхнул и погас еще один, застывший на страже узкого входа в лагуну на противоположной ее стороне. Желтые глаза маяков перемигивались тревожно и нервно.

Клаудиа до боли в глазах вглядывалась туда, где должна была появиться долгожданная узкая полоска мола, уходящего в открытое море.

— Эх, синьора, шторм ведь какой там, у маяка! Нам до пристани не добраться! — донесся до нее крик старика Ренцо. — Будь вы посговорчивее, давно бы отказались от своей затеи.

— Теперь мне уж все равно, Ренцо. Я умоляю тебя — доберись до тех огней! Для меня это сейчас очень важно! Клянусь тебе, я прошу тебя об этом в последний раз.

Новый порыв ветра подхватил ее последние слова и унес на просторы лагуны. Но старый мореход все же расслышал волю своей упрямой госпожи и с силой налег на весло.

Клаудиа изо всех сил вцепилась в борт гондолы, отчего костяшки ее пальцев побелели. В следующий момент лодку сильно качнуло на высокой волне.

— Держитесь, синьора Клаудиа, сейчас нам обоим придется несладко! Клянусь, это последний раз, когда я послушался женщину… пусть даже эта женщина — вы!

У высокого, выложенного серым гранитом причала, волны с оглушительным грохотом обрушивались на каменную преграду и в бессильной злобе отступали, грозя разнести в щепки любое судно, которое попадется на их пути. Дождавшись, когда ветер на минуту утих, Ренцо из последних сил налег на весло и мощным гребком толкнул гондолу по направлению к пристани. На маяке, должно быть, заметили их — у каменной стены стояла невысокая темная фигура, отчаянно размахивавшая тусклым фонарем.

Сильный удар отбросил Клаудию на дно гондолы. С невероятным трудом Ренцо удалось укрепить гондолу у причала, и Клаудиа вскарабкалась на долгожданную твердь каменной пристани, разодрав плащ и поцарапав руки. Она не слышала предостерегающих криков, которые неслись ей вслед, и уверенно приближалась к цели…

Еще десяток шагов, и за невысокой башенкой маяка она окажется у крайней точки, ведущей в никуда, в пучину морской бездны, а значит — к Себастьяно.

— Я пришла попрощаться с тобой, любимый… — прошептала Клаудиа бескровными губами, солеными от морских брызг. — Много раз я приходила сюда с надеждой. Здесь мои глаза становились зорче, грудь дышала глубже, а вера в Провидение была тверже. Так прошел год. Все оказалось напрасно. Теперь это пустое, гиблое место. К чему вглядываться в непроглядную даль, если в ней никогда не забрезжат очертания «Святой Марии»?

Слезы боли и отчаяния смешивались с солеными брызгами, ураган сбивал с ног.

— Твоя любимая Венеция… Ты больше никогда не увидишь ее! Не услышишь волшебный звон ее колоколов, не увидишь ажурное кружево дворцов, не откроешь дверь своего собственного дома — этого сокровища из цветного мрамора! И никогда не поцелуешь свою несчастную жену…

Ее взгляд обратился к смутным очертаниям города в глубине лагуны. Она прощалась с Венецией и со своей жизнью, окрашенной светом этого чудного города.

— Любимый, — шептала Клаудиа. — Ты где-то здесь, рядом, я это чувствую. — Она растерянно вглядывалась в свинцовую пучину моря. — Мне так больно без тебя, так одиноко. Позови меня к себе, как раньше, помнишь? Дай мне услышать еще раз твой голос — ласковый, дрожащий от нежности и любви!

Внезапно она вздрогнула и замерла, мучительно напрягая слух.

— Святая Дева! Мне кажется, я схожу с ума. Себастьяно зовет меня. Я слышу его голос!

Невероятно сильный раскат грома оглушил Клаудию. Все озарилось ослепительной вспышкой молнии. Раздался грохот, треск, хруст разбитого стекла. Последнее, что увидела Клаудиа, были рассыпающиеся на куски стены маяка. Гигантский пенный вал обрушился на тонкую полосу мола, сметая все на своем пути…