Водомерка - Линда Сауле

Многие считают, что я лезу не в свое дело и не имею права разглашать личную информацию об этом человеке. В итоге руководство радиостанции сделало мне предупреждение.

– Даже так!

– Тогда я задумалась: а ведь и правда. Я не являюсь родственником умершего, я даже не журналист. Я радиоведущая, которая общается со своими слушателями в авторской программе, где мы делимся всем, что нас интересует. Но имею ли я моральное право совать нос в расследование полиции?

– Если это не противоречит ирландским законам…

– Разумеется. Это открытое расследование. Полицейские сами заинтересованы в вовлечении как можно большего количества людей, они жаждут быстрее закрыть это дело.

– В таком случае ваше неравнодушие делает вам честь.

– Но имею ли я право быть столь настойчивой?

– Миром правят побуждения!

– Вы очень добры. Позвольте кое-что рассказать вам. Несколько лет назад я была в США, в штате Монтана. Там живет моя приятельница, мы учились вместе. Она довольно эксцентрична по своей натуре, но зато с ней всегда интересно. Я провела неделю, общаясь с ней и ее друзьями, они организовали для меня действительно насыщенную программу: Скалистые горы, Национальный парк Глейшер, озеро Флатхед… В общем, это была невероятная поездка!

За несколько дней до отъезда, переполненная впечатлениями, я даже задумывалась о том, чтобы еще немного задержаться в этом месте, потому что впервые за долгое время сумела почувствовать себя живой, ощутить невероятную свободу, которой не помнила уже давно. Помню, что, захлебываясь от чувств, я ей так прямо и сказала об этом. Тогда она посадила меня в машину и повезла за город. Мы отдалились от города на несколько километров, и, когда остановились, поначалу я не увидела ничего, кроме огромного, простирающегося вдаль поля вспаханной земли. Дело было осенью, над полем летали птицы, выискивая грызунов, пахло морозным черноземом и тишиной. Мы стояли и смотрели вдаль, и, когда я спросила, что это и зачем она меня сюда привезла, подруга повела за собой. Я шла, утопая ботинками в земле, и вдруг увидела, что это было вовсе не поле, как мне показалось вначале. Это была земля с сотней холмиков. Одни возвышались, другие почти сровнялись с землей. И у каждого рядом была вбита табличка с номером.

Это были Джейн и Джоны Доу[6]. Неопознанные люди. Те, которых никто не хватился. Бездомные, жертвы преступлений, люди без документов и другие безымянные покойники, свезенные сюда со всей страны. Все, кого не удалось опознать, ушли в землю без имени. Это было кладбище неизвестных жертв, попавших сюда за многие десятилетия. Целое поле мертвых людей, словно члены одной большой семьи, каждый из которых когда-то был кем-то, ходил, мечтал, любил.

Меня затрясло в ознобе. Столько отчаяния и пустоты было в этих забытых могилах, ощущение абсолютного забвения. А еще, возможно, любви, которая не нашла адресата, – ведь, я уверена, многих любили, ждали. Их развела смерть, она запутала их дороги. Я спросила подругу, зачем мы здесь.

Она ответила не сразу. Долго молчала, подбирая слова. Потом сказала: «Знаешь, кто по-настоящему свободен?» И она обвела глазами это бесконечное поле, переполненное скорбью. «Вот самые свободные люди на земле, – продолжила подруга. – Их смерть никому не принесла горя. Потому что для тех, кто их знал, они все еще живы».

– Это очень необычное наблюдение.

– Я не сразу поняла всю глубину ее замечания, списав на ее необычный характер. Но в связи с делом Питера Бергманна я все чаще вспоминаю ту поездку. И мне кажется теперь, что смерть, которая никого не делает несчастным, – это благословение. Говорят, что людей страшит смерть в одиночестве. Но нет… О, нет ничего страшнее, чем умирать рядом с теми, кто тебе дорог. Видеть отблеск вечной тьмы в их глазах, зная, что скоро ты простишься с ними навек.

– Вы думаете, что этот мужчина приехал сюда для того, чтобы умереть в одиночестве?

– Возможно. В древности умирающие уходили из племени, чтобы принять смерть без свидетелей. Возможно, наши предки больше знали об этом. И теперь, когда я думаю о том поле, то не вижу скорби, не вижу несчастных, одиноких. Я вижу место, где покоятся сотни свободных людей. Людей, которые умерли не в забвении, но в единстве со своей природой.

И если Питер Бергманн был одним из таких странников, искавших уединения в смерти, то я спрашиваю себя: хочу ли я даже ценой правды сделать несчастными тех, кто когда-то его любил?

X

Сьюзан вернулась домой в третьем часу ночи. Ее встретила тишина и мягкий свет в гостиной. Мать прилегла на диван, да, видимо, так и заснула. Она не шелохнулась, когда Сьюзан, разуваясь, уронила кроссовку. Не подняла голову, когда скрипнули две нижние, самые продавленные ступеньки на лестнице.

Сьюзан прислушалась. Киллиан на втором этаже тоже спит. По крайней мере, она на это надеялась. Прошла к его комнате, осторожно заглянула. Так и есть, разметался по кровати, уставший подросток, все как обычно, если не считать электронного браслета на ноге. Сердце Сьюзан сжалось от стыда и боли. Как и когда милый мальчик превратился в воина, идущего против всего мира? Что она упустила в его воспитании? Или слишком поздно пересеклись их пути?

Неужели она совершила ошибку, выбрав стратегию понимания, терпимости? Неужто нужно было держать его в ежовых рукавицах, следить за каждым шагом, лишить свободы и взять всю его жизнь под контроль? Она исходила из своих нужд в его возрасте. Сьюзан не потерпела бы подобного воспитания и решила, что и он тоже. Но кто знает, быть может, мальчиков воспитывают иначе? Даже спросить не у кого. Мама вырастила дочь, братьев у Сьюзан не было.

Она подошла к кровати сына и залюбовалась им. Рыжеватые волосы в сумраке комнаты казались отлитыми из меди, четко очерченный профиль заострился, Кил-лиану тоже непросто дался этот день. Нуждается ли он в ней? В участке на какую-то секунду в нем проснулся прежний мальчик, не стыдящийся собственных чувств к приемной матери, на мгновение он позволил себе душевный порыв, который согрел ей сердце. Почему он не может быть таким всегда?

Киллиан пошевелился, и Сьюзан поспешила выйти из комнаты, чтобы не потревожить его сон. Она разделась и легла в свою постель, не включая свет. Вместо покоя в голове зароились мысли, словно стая разъяренных ос, которые только и ждали того, чтобы вонзиться в нее. Эти мысли имели голос матери, хотя она спала внизу, – и даже если бы проснулась, вряд ли заговорила бы о чем-то подобном, но они давно научились общаться без слов. Сьюзан знала, Астор не нравится образ жизни дочери. Почти каждую ночь ее нет дома, сын предоставлен сам себе, на домашнее хозяйство нет времени. Все ее попытки