Хроника одного задания - Евгений Александрович Жиляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это ужасно, Алексей Николаевич. Мне приходится подозревать людей, с которыми я долгое время работал, кому доверял.
— Я понимаю, это трудно. Прошу вас, определите круг лиц, которые обладали информацией в таком объёме. Задайтесь вопросом, кто может рассказать немцам так хорошо о вас?
— Я подумаю.
— Не бойтесь включать в этот список всех, кого вы считаете своим близким окружением. Понимаете, — после раздумья Берестов решил выложить всю правду, какой бы тяжёлой она ни была для Руденко, — я не говорил, но все провалы отряда идут по вашей секретарской линии. Те, кого привлёк Степан Иванович, не раскрыты, они продолжают работать. Другими словами, они не знакомы агенту. Вот причина, по которой он ещё здесь. Ему поставлена задача выявить все связи отряда с подпольем, чтобы ликвидировать его с корнем.
Руденко молчал, сидел с низко опущенной головой. Берестов положил ему руку на плечо.
— Пётр Аверьянович, не надо себя так винить. Мы все, каждый из нас, столкнулись с ситуацией, когда враг, наш общий враг, отбросил напрочь мораль, место которой заняли вероломство, предательство, жестокость, неуёмная жажда крови. Не мне вам это объяснять. Нам остаётся стать сильнее, осмыслить самую низкую степень коварства, подлости, на которую способен человек, и двигаться дальше, к победе, прежде всего, в себе, а потом и над внешним врагом.
— Спасибо тебе, Алексей! — Руденко встал и крепко обнял Берестова, — извини, что без отчества. Слабости и промахи надо признавать. Хорошо, что на них указывают такие молодые люди, вроде тебя. Для нас, людей, поживших не один десяток лет, это очень важно. А теперь позволь, я останусь один. Мне надо крепко подумать.
— Да, конечно, Пётр Аверьянович!
Старший лейтенант вышел из землянки на морозный воздух. Невдалеке он приметил Николая с перевязанной рукой, который стоял в компании партизан. Там курили и о чём-то шумно разговаривали. Слышался смех, спор. Алексей направился сначала в типографию, а после незаметно пошёл в сторону укромного места. Там он встретился с Чертаком.
— Что дало наблюдение, Николай?
— Не знаю, что тебе сказать. Ничего подозрительного я не заметил. Всё как обычно, вроде. К часовому возле землянки подходил прикурить Стахов.
— Можешь о нём рассказать, желательно поподробнее.
— Илья Сергеевич долгое время был заместителем Петра Аверьяновича. Затем сняли его с должности, дело против него возбудили, потом разобрались. Оказался просто поклёп, какая-то гнида чернуху написала. Я подробности не знаю, тебе лучше у Руденко спросить.
— Спрошу, Николай. Ты продолжай рассказывать.
— Что рассказывать? Пётр Аверьянович обратно к себе звал замом, как прежде, но Илья Сергеевич отказался.
— Обиделся?
— Нет, он мужик умный. Сказал, с него хватит, и вернулся в школу учительствовать. Детям историю вёл.
— А что ты про него как про человека скажешь?
— Порядочный, таких бы побольше. В этом будь спокоен. Он вообще мужик основательный, «фундаментальный», как про него Пётр Аверьянович говорит. Он, прежде чем окончательное решение или суждение вынести, всегда обстоятельно в вопросе разберётся. У нас в районе его уважали. Я не знаю, кто про него плохо бы отзывался, или мне обиженные не попадались. Если на него думаешь, напрасно.
— Ничего я пока, Николай, не думаю. Он Чепца сторожил, просто как факт.
— А ты теорию из этого факта не выводи. Не надо.
— Защищаешь его? — улыбнулся Берестов.
— Защищаю, Алексей. Я тебе другой факт про него расскажу, а ты думай.
— Давай…
— Илья Сергеевич детей беспризорных, трудных к себе домой брал. Воспитывал, людей из них делал. Ни один по кривой дорожке не пошёл. А плохой человек хорошего не воспитает.
— Хорошо, что такое подмечаешь.
— И жена у него душевная женщина. Врач в нашей районной больнице, — и прибавил, — была.
— Жива?
— Не знаю. Перед тем, как немцы в район пришли, она уже в военном госпитале работала, с ним эвакуировалась. Говорят, санитарный поезд разбомбили недалеко от нашей станции, а её или другой не скажу. Илья Сергеевич сильно переживал, когда новость эта до него дошла. При мне разговор состоялся у него с Петром Аверьяновичем. Руденко говорил тогда, что не стоит раньше времени хоронить Любу, жену то есть, ведь сведения не точные. В общем, убеждал как мог. Я тогда баранку крутил, не всё слышал. На дороге беженцы, солдаты, некогда было по сторонам отвлекаться. Но вроде убедил. Стахов успокоился.
— А дети у него где?
— Да разлетелись кто-куда.
— В отряде Стахов когда появился?
— Он один из первых пошёл в партизаны. Ему и Тишков доверяет. Часто давал Илье Сергеевичу опасные поручения, не было такого, чтобы подвёл. Несколько раз сам с ним ходил. Правду говорю, под смертью ходил, за спинами не прятался. А был случай, когда он молодого бойца своим телом прикрыл. Чудом тогда жив остался, с того света фельдшер наш, «золотые руки», вытащил.
— Ладно, Николай. Точно ничего необычного не заметил?
— Было бы, Алексей, неужели не рассказал бы.
— Не обижайся.
— Да и в мыслях не было.
— Понимаешь, ведь тот, кого я ищу, под личиной порядочного человека живёт. Вот и приходиться разбираться, где маска, а где настоящее.
— Трудная у тебя всё-таки работёнка, Алексей. Не то, что у меня, крути себе баранку и не зевай. Но ты, я смотрю, дотошный. Пётр Аверьянович говорит, с особистом нам повезло.
— Эх, Николай, к сожалению, без ошибок не обходится. Хорошего человека, сам знаешь, оговорить легко, обелить трудно. А враг наш этим оружием в совершенстве овладел.
— Ошибался? — Чертак пристально посмотрел в глаза Алексею.
— Было, — отмахнулся Берестов, — ладно, пошли. Если что увидишь заслуживающего внимания, в любое время приходи.
— В этом будь спокоен.
Старший лейтенант пошёл первым, он чувствовал на себе взгляд Николая.
Было… В памяти Алексея сразу всплыло одно дело, к которому он был подключён. Уже не будучи юнцом в оперативной разработке, он столкнулся с настолько изощрённым замыслом немецкой разведки по дискредитации целого направления научной мысли, что принимал чёрное за белое. Там наговор служил средством в многоходовой комбинации, приведший к аресту ряда видных учёных. Спустя время их удалось реабилитировать, кроме одного, пожилого профессора. Он умер в тюрьме от сердечного приступа.
Именно после того случая Алексей стал скрупулёзно докапываться до сути человека, его побудительных мотивов к действиям. И если образ человека, который складывался у него в голове в результате изысканий противоречил подаваемому, то за основу он брал своё сформированное представление. И потом шёл до конца, пока не докапывался до истины. Он удивительным образом научился чувствовать людей.
Сразу после разговора с Николаем, Алексей отправился к фельдшеру. Он всё
