Чемпионы - Борис Порфирьев

Но Макар не мог ей простить случившегося. Просыпаясь среди ночи, он представлял, как она лежала на этой же кровати с Татауровым, и ему хотелось опустошить её, обессилить, унизить. Но водка и возраст сделали своё дело: он был уже немощен и только плакал от обиды, слёзы текли по его морщинистым щекам на чистую подушку. Тогда он зло щипал притихшую Дусю за бархатистую кожу грудей. Дуся кусала губы, терпела. Это выводило его из себя, он начинал ухищряться в истязаниях.

Наконец, обессилев, поднимался с постели и шлёпал босыми ногами в угол — к божнице. Нина слышала из–за занавески, как он шепчет молитву. Потом он садился на лавку к окну и смотрел в тёмную ночь. Глухо в притихшей комнате раздавалось его бормотание:

— Високосный Касьян посмотрел на наше семейство…

Нина не сразу догадалась, о чём идёт речь, и только позже

узнала, что високосный год считается в народе несчастливым. А 1916 год, когда согрешила Дуся, как раз был високосным.

Повздыхав, напившись квасу, Макар возвращался в постель.

Молчаливая битва между Макаром и Дусей происходила почти каждую ночь. А наутро, прикрыв синяки, Дуся принималась за хозяйство.

Нина помогала ей готовить обед, мыла полы. Когда Дуся отбирала у неё тряпку, говорила, улыбаясь устало:

— Дуся, милая, как ты не понимаешь, до Коверзнева я никогда не жила с прислугой. Всегда всё делала сама.

Дуся махала рукой, посылала её к детям.

— Идите, идите. Я и так благодарю бога, что вы любите моего сыночку, — не могла сдержаться, плакала: — Хоть вы его любите… Ведь нет у него никого…

— Дуся, Дуся, а у моего–то?.. Дуся, милая…

10

Казалось, Татауров достиг того, о чём мечтал всю жизнь. Приходя на ярмарочную площадь, он ревниво поглядывал на вывеску. Она не только производила впечатление, но и вызывала в нём приятный трепет. «Спортивная арена чемпиона мира Ивана Татуированного!» Шутка сказать — собственный цирк и собственный чемпионат! Такого не было даже у Коверзнева и «Дяди Вани» — Лебедева. Те были простыми арбитрами, можно сказать, служащими у хозяев… Джан — Темиров мог прогнать Коверзнева из простого каприза, не посмотрев на его славу и звание «профессора атлетики». А Татауров — сам хозяин цирка, сам содержатель чемпионата и сам арбитр. Публика валом валила на борьбу. Видимо, Заикин привил местным жителям любовь к борьбе — недаром он был кумиром Казани…

В общем, у Татаурова каждодневно были полные сборы. Он даже собирался переехать из меблированных комнат Щетинкина на Проломной улице в лучшую гостиницу.

И вот, поди ж ты, — ему мало было этого.

Конечно, он никогда не рассчитывал построить такое здание, как у Чинизелли или Соломанского, — для этого даже в добрые старые времена нужны были — ого, какие деньги! Но деревянный цирк был бы Татаурову по плечу. Для этого ему требовалась лишь небольшая помощь — вложенные деньги, по его подсчётам, окупились бы через полгода. Татауров пооколачивался было среди местных воротил — поставщиков, мукомолов, пароходчиков, хозяев спиртоводочных заводов. Но ни один из них не соглашался вкладывать деньги в цирк. Тогда он сунулся к мелкой сошке — к спекулянтам, которые загребали деньги на шёлковых чулках, кокаине и шампанском. Эти сразу же отмахнулись от него: какое уж тут строительство, когда красные вот–вот захватят Казань.

Татауров только усмехнулся на эти опасения — он–то знал, что пятьдесят тысяч чехословаков чего–нибудь стоят. Да и газеты трубили в один голос, что недалёк тот день, когда большевистский режим падёт под натиском русских, английских и французских войск.

Кто–то посоветовал ему попросить ссуду у властей — они щедро помогают местным воротилам. Ещё бы не помогать, когда КОМУЧ нынче самое богатое правительство из всех многочисленных правительств России! Ни для кого не секрет, что, заняв неожиданным ударом Казань, чехословаки захватили в ней больше половины государственного золотого запаса, что–то около 600 миллионов рублей. Это денежки были сейчас в руках Комитета членов Учредительного собрания.

Однако в Казани было так много властей, что Татауров не знал, к кому надо толкнуться со своей просьбой. Сначала он решил, что раз чехи захватили золотой запас, надо обратиться к ним. Но полковник Швец, любезно выслушав его, притронулся рукой, облитой розовой лайковой перчаткой, к щёточке усов и сказал, что он обратился не по назначению. Татауров бросился к городскому голове, — тоже бесполезно: по словам того, в Казани всеми делами заправляли генералы Фортунатов и Пепеляев. Который из них главнее, Татауров не мог понять. И так как Фортунатов был в армии, он направился к Пепеляеву.

В гостиной дворянского особняка, обитой зеленоватым штофом, вдоль стен сидели просители. Кое–кого из них Татауров уже знал. Они оглядели его ревниво, но серая мохнатая визитка и чёрная фуфайка тонкой шерсти, видимо, не произвели на них впечатления. Зазвучал притихший было разговор:

— …Скандал! Понимаете, Фрол Игнатьевич, форменный скандал. «Боже, царя храни!» Только что произносили речи о республике, об Учредительном собрании, и–пожалуйста, царский гимн! Оркестр–то, а? И кто только догадался?

— Позор!

— А что вы хотите, — прошамкал беззубым ртом старичок сенатор с Анненской лентой через плечо, — у республики же нет своего гимна…

— А я смотрю так, — сказал тот, которого называли Фролом Игнатьевичем, — «Боже, царя храни» больше всего нам подходит. Что бы ни говорили, а без царя не обойдёмся.

— Да, без хозяина ни в каком деле не обойдёшься, — проговорил худой мужчина в белоснежной манишке. — В нашей России без палки нельзя… А мы сейчас сила: золотой запас у нас…

Прислушиваясь к этим разговорам, Татауров думал уверенно: «Ничего, не пройдёт и года, как я со всеми этими коммерсантами на равной ноге буду. Особняк заведу, рысаков…»

Тузы города поднимались один за другим и скрывались за белой дверью. Одни выходили из–за неё радостные, другие — нахмурившиеся. Сидевшие тревожно спрашивали о Пепеляеве: «Ну, как сам–то?»

Наконец дошла очередь до Татаурова.

В дальнем углу просторной комнаты с венецианским окном полусидел на краешке огромного бюро адъютант Пепеляева — молодой балбес в белоснежном кителе с высокой талией, в золотых корнетских погонах; кривая сабля висела на длинных ремешках между узких колен. У него было маленькое личико вырождающегося аристократа, всё в угрях.

Татауров почтительно изложил ему свою просьбу.

Балбес поинтересовался с ухмылкой, будут ли в его цирке женские чемпионаты. Зная, что адъютант носит княжескую фамилию, Татауров заверил подобострастно:

— Будут, ваше сиятельство.

«Сиятельство», не пригласив Татаурова сесть, продолжало шлифовать маленькой пилочкой розовые женские ноготки. На реплику Татаурова подмигнул:

— Ну, тогда у вас не будет отбоя от наших офицеров… Эх, была жизнь в Петрограде… Помню, завалишься в «Модерн» — девочки из чемпионата, наездницы… Вечером шампанское льётся рекой, цветы… А к вам, в «Гладиатор», я не ходил — у вас были одни борцы.

— Это была ошибка Коверзнева, — оправдался Татауров. — А здесь я заведу наездниц, акробаток, женские чемпионаты.

Корнет небрежно бросил пилочку на стол, подошёл к зеркалу и стал себя разглядывать.

Татауров отважился напомнить после затянувшейся паузы:

— Так как, ваше сиятельство, посоветуете насчёт ссуды?

Корнет круто повернулся к нему, уперев худые руки в бока:

— Вы знаете, что в прежние времена любой коммерсант, чтобы заручиться поддержкой господа бога в заинтересованном деле, жертвовал изрядный куш на богоугодное заведение: на приютский дом, на монастырь, на больницу? Это вызывало благосклонное отношение, если не всевышнего, то, по крайней мере, городских властей…

— Я с превеликим удовольствием, — торопливо проговорил Татауров.

Адъютант, сверля его глубоко посаженными глазками, прошипел:

— Вы своей глупой башкой не задумывались над тем, что в наши времена самое богоугодное дело — это разгром краснопузой сволочи? А? Сколько вы пожертвовали денег в помощь нашему доблестному воинству? А? Вы тут будете открывать магазины да цирки, наживать бешеные деньги, а мы, раздетые и разутые, без оружия и снарядов, будем класть за вас свои жизни? А?.. Вон отсюда! — закричал он визгливым голосом.

Как ошпаренный, вылетел Татауров из кабинета, пробежал, не глядя ни на кого, через приёмную. Внизу, на ступеньках, его нагнал молодой хлыщ с гнилыми зубами. Татауров знал — занимается ликёрами и шампанским. Выслушав Татаурова, постукал себя согнутым пальцем по лбу:

— Соображать надо. Учти, генерал взяток не берёт, но чтобы для воинства — без этого не обойдёшься. Я внёс свой вклад — сейчас вагоны беспрепятственно получил.